Сержант милиции. Обрывистые берега - Иван Георгиевич Лазутин

— Он что, опять напился?

— Ничего не знаю, — сдержанно ответил Сергей Николаевич. — Дежурный сообщил, что если ты хочешь спасти парня, то немедленно приезжай в отделение, он находится в КПЗ.

Собрав записи, разложенные на столе, Калерия поспешно сунула их в сумку и с диссертацией метнулась к стойке, где сдают выписанную литературу. На счастье Калерии, у стойки не было очереди.

У каменного парапета внизу огромной площадки, возвышающейся над проезжей частью шоссе, жарился на солнце ее голубенький «жигуленок», на котором Калерия за два года успела наездить восемьдесят тысяч километров. Как только она вышла из подъезда библиотеки и взгляд ее упал на машину, она про себя взмолилась: «Хоть бы сразу завелся!..»

Машина завелась сразу же. В голове Калерии отрывками–лоскутами замелькали картины, связанные с Козыревым и его печальной полусиротской долей.

Глава тридцать первая

На пересечении Ленинского и Университетского проспектов Калерия вспомнила, что в семь часов вечера она обещала заехать к профессору Угарову, чтобы захватить экземпляр диссертации Иванова. Была уже половина восьмого. Зная, что профессор отличался строгой пунктуальностью, она не могла решить, что ей делать: позвонить и сказать, что ее задержали непредвиденные обстоятельства, или прибыть к нему без звонка с опозданием. После минутного колебания выбрала первое. Свернув на маленькую дорожку перед универмагом «Москва», она позвонила из телефонной будки. Профессор даже не дал Калерии произнести нескольких слов в оправдание. Из трубки полился его мягкий старческий голос:

— Голубушка, где вы запропастились? Мы с Татьяной Нестеровной прислушиваемся к каждому хлопку лифта.

— Меня задержали дела службы. Но если позволите, то я через двадцать минут буду у вас.

И снова поток радушных восклицаний хлынул из трубки:

— Мы ждем вас!.. Татьяна Нестеровна испекла свой любимый торт!..

В радушном гостеприимстве старых бездетных людей, чьи судьбы жизнь сплавила в единый неразрывный монолит, есть такое трогательное сердечное откровение и радость общения, что Калерия в первую минуту даже растерялась. И когда она, сняв одну туфлю, взглядом искала тапочки, профессор решительно замахал руками:

— Нет, нет, у нас это не принято!.. Пожалуйста, не снимайте туфли!..

Прошло пять лет после того, как Калерия последний раз видела Петра Ниловича. Всего пять лет, а как он изменился! И не просто постарел и поседел до снеговой белизны, а появилось во всем его облике, в движениях, в суетливой походке что–то глубоко старческое, чего не было раньше.

Ужин был праздничный. Стол украшал торт собственного приготовления, именуемый хозяйкой «Муравейником»; в красивых хрустальных вазочках стояло несколько сортов варенья. Зажаренная в духовке индейка была подана в каком–то особом соусе из множества сладких и пряных приправ, которые Калерия так и не могла определить на вкус, на что Петр Нилович, вскинув над головой указательный палец, воскликнул:

— Секрет фирмы! Татьяна Нестеровна во время войны, когда мы жили в эвакуации в Новосибирске, умела из конопляного жмыха, сахара и каких–то смесей делать такие торты в честь освобождения больших городов, что друзья наши приходили в восторг и облизывали пальчики!..

— А помнишь, Петенька, какой я испекла торт в честь взятия Берлина?!. У нас было целое пиршество!.. В этот день к нам пришло столько друзей: москвичей и сибиряков!.. — Татьяна Нестеровна шумно вздохнула. — Да, по тортам я когда–то была призером, а Петр Нилович кудесник по смесям разных сортов чая. Этому искусству он научился, когда мы целое лето перед войной прожили в Грузии в семействе чаеводов. Уж кто–кто, а они–то умеют заваривать такие чаи, что не напьешься и не надышишься.

Когда кулинарная тема как–то незаметно сама собой иссякла, разговор переметнулся на работу Калерии. Стараясь не омрачать благодушных старичков невеселой статистикой и рассказами об особенно дерзких правонарушениях в поведении современной молодежи, Калерия в разговоре сразу же взяла уклон романтико–педагогический, рассказала о том, как отдает своей работе все душевные и физические силы и какое порой испытывает счастье и радость, когда ей удается оступившегося парня направить на путь истинный. Приводила интересные примеры, чем очень увлекла гостеприимных хозяев, которые умели не только хлебосольно угощать, но и с интересом слушать гостя. И не просто слушать, а искрение удивляться, восхищаться…

Видя, что излишне увлеклась своими рассказами, Калерия посмотрела на часы.

— Милая гостья, пора и честь знать! Свой регламент я уже давно использовала. Вы–то как поживаете, Петр Нилович, и вы, Татьяна Нестеровна? Когда я бываю у вас, то испытываю благостное чувство верующего христианина, пришедшего в храм божий, чтобы замолить свои житейские грехи. У вас какой–то особый климат: само окружение, вот эти стены с картинами, книги, старинные гравюры и скульптуры… Все это успокаивает, настраивает душу на чистоту и праведность. Мне так легко у вас.

Татьяна Нестеровна вздохнула, кивнула несколько раз головой, как бы соглашаясь с тем, что сказала гостья.

— Да, представьте себе, Лерочка, по–другому Петр Нилович не может. Погоду делает в нашей семейной жизни он. Он в эту телегу впряжен коренником, а я у него всю жизнь скачу в пристяжных. И не ропщу на судьбу. Вот так и поживаем.

Петр Нилович рассказал о делах на кафедре, посетовал, что молодежь нынче пошла в науку дерзкая, очень практичная и не всегда уважающая сложившиеся в ней традиции.

— Наука сейчас настолько раздроблена на разделы и подразделы, что порой из–за деревьев не видишь леса! Как в промышленности. Когда–то, до войны, у нас в стране было одно общесоюзное министерство строительства. А сейчас, когда после сессии Верховного Совета я читал в «Правде» наименования всех министерств, то диву дался: одних только строительно–ведомственных общесоюзных министерств что–то больше десяти. Раньше один централизованный аппарат во главе с министром управлял всем строительством в государстве, а сейчас процесс разукрупнения управленческого аппарата идет так бурно, что я не удивлюсь, если лет через десять появится новое министерство по изготовлению школьно–письменных принадлежностей или по выращиванию многолетних корнеплодов. — Передохнув, Петр Нилович, словно вспомнив главное, о чем он чуть не забыл сказать, продолжал: — А у нас в университете?! Появилось столько новых кафедр, отщепленных от главных магистральных наук, что с каждым годом все резче и резче наблюдаешь, как в границах одной науки появляются отраслевые отпочкования, которые, как на дрожжах, начинают разрастаться и претендовать на самостоятельность. Но это я к слову. Не нами это планируется, и не нам класть запреты на эти дробления. Я сегодня Татьяну Нестеровну порадовал весточкой, что наконец–то вы, голубушка, решили поднять парус своей судьбы и плыть к берегам