Сержант милиции. Обрывистые берега - Иван Георгиевич Лазутин

самого дна ящика, из которого пахнуло запахом залежалых бумаг, извлекла пожелтевший от времени напечатанный на машинке экземпляр своей дипломной работы, аккуратно переплетенный в выцветшую коленкоровую обложку. На титульном листе большими, в разрядку, буквами стояло: «Становление характера подростка, выросшего без отца». Горькая усмешка искривила ее губы. «И как только я посмела в свои двадцать два года, еще совсем не зная жизни, взвалить на себя такую тяжелую тему? Я и сейчас–то, когда уже семь лет проработала с тяжелыми подростками, иногда забредаю в тупики, из которых выхожу с трудом…»

Калерия раскрыла оглавление дипломной работы, потом пробежала взглядом лист с библиографией. Маркс, Энгельс, Ленин, Вольтер, Лев Толстой, Ушинский, Макаренко, Сухомлинский, Калинин… Три страницы были заполнены именами великих и выдающихся людей прошлого, из трудов которых, как ей казалось при работе над дипломом, она извлекала нектар человеческой мудрости и кристаллизовала из него свой первый студенческий научный труд. Высокую оценку диплому дал ее руководитель профессор Угаров, который на факультете университета слыл энциклопедистом и полиглотом. Была у него слабость, по поводу которой иногда не без желчи подтрунивали его коллеги–профессора: у студентов–иностранцев, говорящих на французском, английском и испанском языках, Угаров принимал экзамены на их родном языке. Всякий раз при этом лицо старого профессора молодело, морщины на нем разглаживались, глаза излучали сияние крайнего удовлетворения. И никто не помнил случая, чтобы студенту–иностранцу, сдающему экзамен на родном языке, профессор поставил отметку ниже пятерки.

После защиты диплома профессор Угаров предлагал Калерии подать заявление в аспирантуру при его кафедре, но она, устав от диплома и государственных экзаменов, отказалась, о чем потом, через несколько лет, не раз в трудные минуты жалела.

Больше часа Калерия листала свою дипломную работу, выписала из нее десятка два высказываний великих людей прошлого и все–таки осталась неудовлетворенной. Чем–то традиционно–старомодным повеяло от ее прежней работы. «И правильно тогда кто–то метко окрестил нас «мостовиками»… Мы мостили жалкие перемычки от одной цитаты к другой. Время прошумело дождями и бурями над нашими мостами — и все каменные быки мудрости классиков неколебимо стоят, как и раньше стояли, а наши ветхие перемычки, сооруженные по принципу «с миру по нитке — голому рубаха», рухнули, и их унесло течением. Не так теперь нужно писать диссертации и дипломные работы. А вот — как?..» Ответить на этот вопрос Калерия не могла, да она и не ставила перед собой этой задачи. Сейчас ее волновало одно: на ее докладе кроме студентов будут присутствовать преподаватели института и обязательно, как ей сказали, придет профессор Угаров. Уж перед кем, а перед ним–то она не должна ударить в грязь лицом.

Профессора Угарова Калерия видела последний раз пять лет назад на традиционной встрече выпускников факультета, которые ежегодно проходили в последнюю субботу мая. Он и тогда уговаривал ее пойти в аспирантуру, но она, отшучиваясь, ответила: «Вот поумнею еще немножко, поднаберусь опыта со своими сорванцами, тогда сама приду к вам, дорогой Петр Нилович». На эту отговорку седой профессор покачал головой, вздохнул и грустно ответил: «Не забывайте, голубушка, что мне уже давно побежал восьмой десяток. На моей кафедре сейчас почти все новые, молодые, они вас не знают…» Подошедший декан факультета прервал их разговор.

После этой встречи Калерия перед каждым Новым годом посылала профессору поздравительные открытки, на которые он аккуратно отвечал телефонными звонками, поздравляя ее, и всегда находил случай спросить: «Ну как, голубушка, поумнела? Теперь–то набралась опыта?» На эти вопросы Калерия проливала в трубку колокольчатый звонкий смех и в тон ему отвечала: «Еще немножечко–немножечко, и тогда приду к вам с заявлением…»

И вот теперь она вспоминала своего старого профессора. Решила позвонить ему, посоветоваться: что ей почитать, чтобы грамотно выступить перед студентами пединститута.

Как всегда, трубку взяла жена профессора, сухонькая старушка, оберегавшая своего мужа, как малое дитя.

— Татьяна Нестеровна, здравствуйте! Это вас беспокоит бывшая студентка Петра Ниловича, Калерия Веригина. Мне бы очень хотелось поговорить с Петром Ниловичем, он разрешил мне звонить ему домой. Если позволите…

Все, что говорила Калерия дальше, Татьяна Нестеровна не слышала, она пошла в рабочий кабинет профессора, где у него был спаренный телефон.

Прошло меньше года после того, как профессор поздравлял свою любимую студентку с Новым годом, а как изменился его голос! Он стал болезненно–глуше, надтреснутее, дыхания старика на полную фразу не хватало, а поэтому он рвал ее на части, чтобы перевести дух.

— Как же, помню, голубушка, помню. Теперь–то, я надеюсь, вы окончательно поумнели, а то ведь срок подачи заявлений на исходе. — Профессор еще долго говорил о том, что сейчас в науку по психологии идут люди с опытом работы, от станков, воспитатели из учреждений, где несовершеннолетние трудятся по приговору суда. — А вы–то, вы–то, голубушка, уже семь лет пропускаете через свою душу такие печальные биографии, что вам есть что сказать в науке. Я жду вас. А на ваш доклад в пединституте обязательно приду.

Когда Петр Нилович сделал паузу, чтобы передохнуть, Калерия нашла момент включиться в разговор.

— Дорогой Петр Нилович, спасибо, что вы так высоко цените меня, но я сейчас звоню вам по другому поводу. Мне нужен ваш совет.

— Я к вашим услугам, — прозвучал несколько окрепший голос профессора.

Калерия объяснила, что перед выступлением в пединституте ей необходимо познакомиться с последними работами по психологии, относящимися к «трудным» подросткам.

— Одного моего опыта недостаточно, мне бы хотелось расширить круг вопросов, с которыми я выйду перед студентами.

Профессор понял Калерию с полуслова, он даже оживился:

— Я горячо вам рекомендую поехать в Ленинскую библиотеку и познакомиться там с диссертацией молодого талантливого ученого Воронежского университета. Четыре года назад я был официальным оппонентом на его защите. Таких глубоких и оригинальных диссертаций за последние сорок лет я не читал. Написана человеком, знающим дело не из вторых рук, не из побочных источников, а представляет собой сплав прочной теоретической основы и глубокого опыта жизни. Причем, особо подчеркиваю, — современной жизни! А каким языком написано!.. Свежо, образно, оригинально!.. До защиты диссертации он восемь лет работал воспитателем в исправительно–трудовой колонии для несовершеннолетних. Удивительный умница и скромнейший из скромных! Ученый совет Воронежского университета рекомендовал работу к печати как монографию.

— Как его фамилия? — не выдержав пространного монолога профессора, спросила Калерия.

— Фамилия у него самая рядовая из рядовых — Иванов. Поезжайте, голубушка, не откладывайте, а когда прочитаете диссертацию, позвоните, пожалуйста, мне.

— Петр Нилович, а как зовут этого Иванова? Мой покойный дедушка говорил, что до