Люди Льда. Книги 1-47 - Маргит Сандему

столкнуть за борт Ингвара Странна. Но ведь они не были уверены на все сто процентов.

Только на 99,99 процента…

Натаниелю стало совсем нехорошо, все увидели, как он учащенно дышит.

Винснес, не отличавшийся особой наблюдательностью, растерянно переспросил:

— Ну так кто же все-таки тебя спас?

— Мертвец, — ответила Эллен. — В брезентовой куртке и зюйдвестке. Я уверена, это был Фредриксен. А потом он исчез.

— Считай, что это он так отблагодарил тебя за твою помощь, — заключил Винснес. Остальные торжественно закивали.

Наконец Натаниель опомнился.

— Ну что, мы закончили? Отлично, мне нужно к моей машине. Эллен, идем!

Они торопливо попрощались, оставили свои адреса, почти не глядя, подписали какие-то бумаги, и выскочили на улицу.

В машине никого не было. Но на переднем сиденье лежала маленькая записка.

«Я уезжаю ночным поездом, прямо сейчас. Между нами все кончено. Ума не приложу, как это ты, чертов сухарь, стал Особо Избранным. Считай, что наши „уроки“ завершены! И ступай к дьяволу!

Без уважения, Тува»

— Я это заслужил, — сказал Натаниель, заслышав шум отъезжающего поезда. — Я уделял ей непростительно мало внимания.

— Да, — отозвалась Эллен, — и все это из-за меня. О, Натаниель, какие же мы с тобой эгоисты!

— Я. Но не ты. Она права и в другом. Ну какой из меня Избранный? Я же ничего не могу! Тува гораздо способнее меня.

— Просто ты никогда не пробовал, — ласково возразила Эллен. — Ты не знаешь, на что ты способен.

Он был настроен скептически, однако не стал вдаваться в раздумья. Все заслонило сознание того, что им предстоит очередная разлука.

Он отвез Эллен домой, и они быстро простились, — не смея продлить миг расставанья, они даже не пожали друг другу руки. Натаниель, кроме того, хотел попасть в Осло до прихода ночного поезда.

Эллен смотрела ему вслед, пока машина не скрылась из виду. Ей дорого давались эти встречи, — всякий раз у нее словно бы отнимали частичку жизни.

Безучастно отпирая дверь в свою комнатку, она почувствовала в душе пугающую пустоту. Натаниель должен был пойти с нею, они должны были быть вместе…

Но им ничего нельзя, ничего.

Ни к какому поезду Натаниель не успел. На полдороге он понял, что не в состоянии больше править и решил переночевать в машине.

С тех пор ему никак не удавалось связаться с Тувой. Он звонил ей, но, услышав его голос, она клала трубку. А письма возвращала нераспечатанными. Натаниель отправился к ней домой, но не застал. Ждал до последнего, и в конце концов не солоно хлебавши уехал.

Открыться ее родителям он не мог, ведь Рикард был полицейским, — начни Натаниель рассказывать, неизбежно всплыли бы некоторые эпизоды, которые Рикард не смог бы оставить без внимания. А Натаниель хотел бы их с Винни от этого избавить.

Он понимал Туву. Как же он ее понимал! И вот он потерял ее доверие и ее дружбу. Ибо несмотря на то, что они вечно ссорились, у них была самая настоящая дружба.

А теперь все кончено. Связь с Тувой оборвалась, с Эллен — оборвалась. Это ли не самая большая утрата?

6

Дорогою с Тувой приключилось нечто удивительное.

Она сидела, подремывая, в пустом купе, — у большинства пассажиров были билеты в спальный вагон. Посреди ночи поезд остановился на какой-то станции. Едва он тронулся, в купе к ней кто-то зашел.

Она равнодушно взглянула на вошедшего — и вздрогнула. Выпрямившись, она во все глаза уставилась на царственного мужчину, что уселся напротив.

— Ганд? — прошептала она.

— Да. Здравствуй, Тува, я решил, что хорошо бы тебя проведать.

Он неизменно приводил ее в замешательство. Рядом с этим неземным созданием она выглядела как нельзя более безобразной и жалкой.

— Друг мой, я понимаю, как тебе сейчас плохо, — сказал он мягко. — С тобой поступили несправедливо, а это всегда причиняет боль.

— Да нет, я ведь и сама виновата, — невнятно пробормотала она.

У Ганда был свой способ добиваться честного признания нелицеприятных истин.

— Не надо так говорить. Ибо это то, что в тебе заложено изначально. Неодолимое желание крепко досадить другим. Вот с этой чертой своего характера тебе и приходится бороться, а это довольно-таки нелегко.

— И почему ты такой участливый, — тихо сказала она, уставясь в окно. Он улыбнулся.

— Это одна из моих скучных добродетелей. Тува живо обернулась.

— Но только я все равно не буду заниматься с Натаниелем!

— Как хочешь, это твое право.

— Не понимаю, почему это Натаниель — Особо Избранный.

— Натаниель пока еще не обнаружил, в чем его сила, — спокойно ответил Ганд. — Так было и с Тарье. И это имело печальные последствия.

— Что же ты тогда ему не подскажешь? Нельзя же, чтобы он и дальше оставался таким мямлей!

—  Он должен прийти к этому сам. Да и тебе я этого открывать не стану, — улыбнулся Ганд. Тува покраснела.

— И все равно я не понимаю! Ведь сказано же, что он Избранный, и что в нем течет, помимо всего прочего, кровь ангелов тьмы, и демонов ночи, и демонов бури, — если у них вообще есть какая-то кровь, она, наверно, зеленого цвета, а впрочем, кто его знает. Вдобавок он еще седьмой сын седьмого сына. Но ведь и ты, и Имре, и Марко до тебя, и многие из духов предков наделены такими совершенствами, какие Натаниелю и не снились! На что он тогда Людям Льда, вам же ничего не стоит взять и стереть Тенгеля Злого в порошок!

— Этого мы не можем, — ответил Ганд. Его изумительной красоты глаза посерьезнели. — У Натаниеля есть одно качество, которое превосходит все наши совершенства. Однако… раз уж мы об этом заговорили, я осмелюсь утверждать, что и остальные способны дать Тенгелю Злому решающий бой! И тут уж тебе никуда не деться, — мрачно заключил он.

Она сидела и смотрела на него как завороженная. Услышав же его последние слова, она отвела глаза и угрюмо проговорила:

— Не желаю я помогать Натаниелю. Я сглупила и помогла им. А он меня за это выругал.

Ганд положил руку ей на колено, она согревала сквозь ткань, как теплое мамино одеяло, только была наэлектризована.

— Судьбоносный час пока еще не пробил, — заверил он ее. — У тебя есть время все обдумать. Обещай мне, что ты серьезно поразмыслишь над тем, чего же ты хочешь!

— Это я запросто, — равнодушно произнесла она. Ганд отнял руку, и она почувствовала облегчение.

— А теперь ты должна поспать, — сказал он ласково. — У тебя был тяжелый день.

— Но я…

Она хотела сказать, что спать ей совсем не