Мемуары генерала барона де Марбо - Жан-Батист-Антуан-Марселен де Марбо

24-й полк конных егерей, получивший только четыре ордена, в то время как 23-й полк получил их восемнадцать, согласился, что все было по справедливости, но тем не менее выразил сожаление по поводу того, что честь захвата четырнадцати русских пушек в Сивошине принадлежит не им, хотя они понесли такие же потери, как и мы сами. «Мы солдаты, — говорили они, — нам полагается испытывать и удачи, и неудачи!» Они сердились на своего полковника за то, что их, как они выражались, обошли! Что за армия, в которой солдаты требуют для себя в качестве привилегии право идти первыми на врага!

Вы, конечно, спросите, какую же из раздаваемых здесь наград получил я сам? Никакой! Потому что император перед тем, как решиться отобрать командование полком у полковника де Да Нугареда, назначив его либо генералом, либо начальником жандармов, хотел выяснить, позволит ли здоровье этого офицера нести службу. Поэтому начальник генерального штаба поручил маршалу Удино, чтобы медицинский совет тщательно осмотрел г-на де Ла Нугареда. Этот совет счел, что де Ла Нугаред никогда больше не сможет сесть на лошадь. В соответствии с этим решением маршал позволил г-ну де Ла Нугареду вернуться во Францию, где он был назначен комендантом какой-то второстепенной крепости. Перед тем как покинуть Полоцк, куда его загнало нездоровье, этот несчастный полковник написал мне очень трогательное письмо, в котором он прощался с 23-м полком. И, хотя г-н де Ла Нугаред никогда не участвовал в боях во главе этого полка (а именно это бесконечно привязывает войска к их начальнику), солдаты тем не менее сожалели о нем и высказывали ему свое высокое уважение и почтение.

Таким образом, полк оставался без командира, и маршал ожидал, что вскоре получит приказ о моем назначении на эту должность. Признаюсь откровенно, что я тоже ждал этого. Однако император уехал от нас, покинул Витебск, чтобы двигаться на Смоленск, а от Смоленска на Москву. Поэтому деятельность его администрации сильно замедлилась из-за забот и проблем, обусловленных военными операциями, так что я был назначен командиром полка и произведен в полковники только через три месяца!

Но вернемся на берега Свольны, откуда французы быстро ушли, оставив часть раненых в монастыре Волынцы.

Среди тех, кого мы сумели взять с собой, был г-н Казабьянка, командир 11-го полка легкой пехоты. Он был моим другом, когда мы оба служили адъютантами у Массены. Казабьянки был замечательным офицером, быстро сделавшим военную карьеру, но он был ранен в голову в тот момент, когда находился среди пехотинцев своего полка, расположенных на берегах Свольны. После этого его карьерный рост прекратился. Он уже умирал, когда я увидел его на носилках, которые несли саперы! Он узнал меня и, пожимая мне руку, сказал, как сильно он сожалеет, видя столь неважное командование нашим армейским корпусом. В тот же вечер несчастный полковник скончался. Его последние слова была вполне обоснованными, поскольку создавалось впечатление, что наш начальник действовал, не имея никакого плана и никакой методы. Добившись где-нибудь успеха, он преследовал Витгенштейна, не обращая внимания ни на какие препятствия, и не говорил ни о чем другом, как о стремлении дойти до Санкт-Петербурга. Но при малейшем поражении он сразу начинал отступать, и ему казалось, что враг был повсюду. Он привел под стены Полоцка свои войска именно под влиянием этого последнего впечатления, а войска тем временем были очень удивлены, что им приказывают отступать перед русскими, которых они только что разбили почти во всех происходивших столкновениях.

15 августа, в день рождения императора, 2-й армейский корпус весьма уныло подошел к Полоцку, где мы нашли 6-й корпус, состоявший из двух неплохих баварских дивизий генерала Вреде. Высшим командиром этого корпуса был французский генерал Гувьон Сен-Сир. Император направил это подкрепление, состоявшее из 8–10 тысяч человек, маршалу Удино, который принял бы его с еще большей радостью, если бы не опасался насмешек со стороны того, кто привел эти войска. И действительно, Сен-Сир был одним из самых способных военных во всей Европе. Собеседник и соперник Моро, Гоша, Клебера и Дезе, он успешно командовал одним из флангов Рейнской армии, в то время как Удино был всего лишь полковником или бригадным генералом. Я не знал никого, кто лучше Сен-Сира командовал бы войсками на поле битвы.

Сын мелкопоместного дворянина из Туля, он учился, чтобы стать гражданским инженером. В какой-то момент это ему надоело, и он сделался актером в Париже. Он сыграл знаменитую роль Робера — предводителя разбойников — в театре Сите, и там его застала революция 1789 года. Сен-Сир вступил в батальон волонтеров, проявил свой военный талант, огромную смелость и очень быстро достиг звания дивизионного генерала и отличился благодаря многочисленным военным успехам. Он был очень высокого роста, но походил скорее на профессора, чем на военного. Возможно, это следует объяснить привычкой, которую он приобрел, находясь рядом с генералами Рейнской армии: не носить форму или эполеты, а ходить в простом однотонном синем сюртуке.

Невозможно было встретить более невозмутимого человека! Ни самые серьезные поражения, ни неприятности, ни успехи — ничто не могло его взволновать. Можно представить себе, какие преимущества давал этому высшему офицеру подобный характер, дополняемый любовью к учению и размышлению. Однако у Сен-Сира были также и серьезные недостатки. Он завидовал своим товарищам, поэтому нередко держал свои войска в бездействии, в то время как рядом с ним другие дивизии оказывались смятыми противником. Тогда Сен-Сир выступал вперед и, пользуясь усталостью врага, бил его, создавая таким образом впечатление, что победу одержал он один. Кроме того, если генерал Сен-Сир и был одним из армейских командиров, лучше всех умевших использовать войска на поле сражения, он, без всякого сомнения, также был командиром, который меньше всего занимался благополучием и обустройством своих солдат. Он никогда не интересовался, получали ли его солдаты достаточно провианта, одежды, обуви, в хорошем ли состоянии было их оружие. Он не устраивал никаких смотров, не посещал госпитали и даже не спрашивал, существовали ли они! Он считал, что заниматься всем этим должны были командиры полков. Одним словом, он хотел, чтобы ему на поле битвы приводили полки, полностью готовые к сражению, и чтобы ему не приходилось заниматься теми делами, цель которых — сохранять воинские части в хорошем состоянии. Подобный способ действия во многом вредил Сен-Сиру, и повсюду, где он служил, войска, отдавая справедливость его военным талантам, не любили его. Все его товарищи не рвались оказаться вместе с ним, и различные правительства во Франции использовали его лишь по необходимости. То же самое относится к императору. У него к Сен-Сиру была такая антипатия, что, создавая звание маршалов, он не внес Сен-Сира в список тех, кто получал повышение до этого звания, хотя Сен-Сир и был одним из лучших генералов, более талантливым, чем большинство тех, кому Наполеон вручил маршальский жезл. Таков был человек, которого император только что назначил под командование Удино, к большому сожалению этого последнего, предчувствовавшего, что превосходство Сен-Сира в ближайшее время раздавит его самого.

16 августа (в день рождения моего старшего сына, Альфреда[129]) русская армия в количестве 60 с лишним тысяч человек атаковала Удино, который, если считать баварский корпус, приведенный Сен-Сиром, имел под своим командованием 52 тысячи человек. В любом другом случае, во время обычных войн, столкновение между 112 тысячами человек получило бы название битвы. Проиграть или выиграть такую битву было бы крайне важно. Однако в 1812 году численность противостоящих друг другу армий достигала 600 или 700 тысяч человек, поэтому столкновение между ста тысячами воинов было всего лишь боем! Именно так и назвали то, что произошло в окрестностях Полоцка между русскими войсками и корпусом маршала Удино.