Мемуары генерала барона де Марбо - Жан-Батист-Антуан-Марселен де Марбо

Кавалергарды убили и ранили множество этих солдат, внесли в их толпу панику и беспорядок. Вскоре началось шумное беспорядочное отступление, быстро превратившееся в паническое бегство. В подобных случаях солдаты принимают за противника любого из своих, кто бежит на соединение с ними. И число врагов, которые преследуют солдат, кажется им громадным, особенно если это происходит в тучах пыли, в то время как в большинстве случаев на самом деле неприятель представлен только горсткой людей. Именно так и произошло теперь. Кавалергарды, разбросанные по обширной территории и мчащиеся вперед не оборачиваясь, казались в глазах убегавших от них солдат огромным кавалерийским корпусом. Поэтому паника и беспорядок возросли и дошли до швейцарского батальона, среди которого укрылся генерал Сен-Сир. Толпа понесла его вместе с собой, так что его лошадь даже опрокинулась в ров.

Генерал, одетый в простой синий сюртук без знаков отличия, остался лежать на земле и не пошевелился при приближении кавалергардов, которые, сочтя его мертвым или приняв за простого чиновника из военной администрации, пролетели мимо, продолжая преследовать солдат на равнине. Неизвестно, к чему бы привело это паническое бегство, как вдруг бесстрашный, умный генерал Беркхейм, примчавшийся во главе 4-го кирасирского полка, кинулся с ними на русских кавалергардов, которые смело защищались, но тем не менее почти все были убиты или захвачены в плен. Их храбрый майор остался лежать среди мертвых. Атака, проведенная этой горсткой людей, могла бы иметь очень важные результаты, если бы была поддержана. Подвиг кавалергардов вновь подтвердил, что неожиданные кавалерийские атаки имеют больше всего шансов на удачу.

Генерал Сен-Сир, которого подняли наши кирасиры, немедленно приказал идти вперед всем пехотным дивизиям. Он атаковал русских еще до того, как те пришли в себя от паники. Наш успех сразу же вновь оказался неоспоримым. Враг был разбит и потерял множество людей и несколько пушек.

В то время как пехотное сражение, о котором я только что рассказал, проходило перед Полоцком, на левом фланге нашей армии, в лугах, тянущихся вдоль Двины, происходили следующие события. В тот момент, когда первый пушечный выстрел дал сигнал к сражению, наши кавалерийские полки с бригадой генерала Кастекса во главе быстро помчались по направлению к шедшим на нас вражеским эскадронам. Серьезное столкновение казалось неизбежным. Добрый генерал Кастекс заметил мне тогда, что если, несмотря на мое ранение, я мог продолжать командовать моим полком в боях при Сивошине и Свольне, где надо было только противостоять огню пехоты и артиллерии, то сегодня дело обстоит иначе. Сегодня я имею дело с вражеской кавалерией, и мне придется участвовать в атаке, не имея способов для защиты, поскольку я могу пользоваться только одной рукой. Из-за ранения мне не удастся одновременно держать повод моего коня и саблю. Вследствие этого он предложил мне на время остаться с пехотной дивизией, размещенной в резерве. Я счел своим долгом не принять это доброжелательное предложение и живо высказал желание не покидать мой полк. Генерал уступил моим настояниям, но приказал, чтобы позади меня находились шестеро самых смелых кавалеристов под командованием бесстрашного Прюдома. Впрочем, рядом со мной были два аджюдан-мажора, два аджюдана, один трубач и мой ординарец Фус, один из лучших солдат моего полка. В таком окружении, находясь за центром эскадрона, я был под достаточной защитой. Впрочем, при острой необходимости я бы оставил повод моего коня, а правой рукой схватился бы за саблю, прикрепленную к моему запястью темляком.

Луг был достаточно обширен, чтобы на нем могли разместиться два сражающихся полка. 23-й и 24-й конно-егерские полки шли фронтом. Бригада генерала Корбино, состоявшая из трех полков, находилась во второй линии, а кирасиры оставались в резерве. 24-й полк, расположенный слева от меня, находился против полка русских драгун. Мой полк стоял против казаков русской гвардии, которых можно было узнать по красному цвету их курток, а также по их прекрасным лошадям.

Как только, двигаясь галопом, мы оказались на достаточном расстоянии от противника, генерал Кастекс скомандовал атаку, и вся бригада двинулась на русских. В первый же момент 24-й полк пробил линию драгун. Мой полк испытал со стороны гвардейских казаков большее сопротивление. Казаки были отборными, сильными людьми. Они были вооружены пиками длиной 14 футов и держали их твердой рукой. У меня было несколько убитых и много раненых, но в конце концов мои храбрые кавалеристы прорвали вражескую линию, ощетинившуюся пиками. Удача была на нашей стороне, потому что длинные пики вредны в кавалерийском сражении, когда те, кто держит эти пики, оказываются в некотором беспорядке и их теснит противник, вооруженный саблями. Противник легко может воспользоваться своими саблями, а уланам и казакам весьма трудно применить свои пики. Поэтому казакам пришлось обратиться в бегство. Мои кавалеристы убили многих из них и захватили значительное число прекрасных лошадей. Мы собирались закрепить этот успех, как вдруг наше внимание привлек громкий шум, доносившийся с правого фланга. Обернувшись, мы увидели, что равнина покрыта беглецами. Именно в этот момент русские кавалергарды проводили свою бесстрашную атаку. Генерал Кастекс, рассудив, что было бы неблагоразумно двигаться вперед, в то время как наш центр, похоже, отступал в беспорядке, приказал трубить сбор, и наша бригада остановилась. Но как только мы перестроились, казаки осмелели, видя то, что происходило в центре, и желая отомстить за свою первую неудачу, вновь бросились в атаку и яростно накинулись на мои эскадроны, а гродненские гусары тогда же атаковали 24-й полк. Русские, отброшенные на всех пунктах бригадой Кастекса, выдвинули вперед свою вторую и третью линии, поэтому генерал Корбино примчался на помощь бригаде Кастекса с 7-м и 20-м полками конных егерей и 8-м уланским полком. В этот момент произошла большая кавалерийская битва, где удача попеременно переходила от одних к другим! Наши кирасиры прибыли для того, чтобы принять участие в бою. Русские кирасиры тоже двигались вперед, как вдруг Витгенштейн, видя, что его пехота разбита и ее теснят наши пехотинцы, приказал своей кавалерии отступить. Однако она была настолько занята боем, что отступление оказалось довольно затруднительным.

В самом деле, генералы Кастекс и Корбино, уверенные, что их поддержат наши кирасиры, шедшие за ними на небольшом расстоянии, поочередно бросили свои бригады на русских кавалеристов, которые в полном беспорядке вынуждены были отступать, неся значительные потери. Выбравшись из леса, где после удачных боев объединялись наши пехотные и кавалерийские дивизии, генерал Сен-Сир, видя наступление ночи, приказал прекратить преследование, и войска вернулись в Полоцк, чтобы вновь оказаться на бивуаках, которые они оставили за несколько часов до этого.

Во время ожесточенной битвы, когда сражалась кавалерия обеих сторон, моя рана причиняла мне сильную боль, особенно если мне приходилось пускать лошадь галопом. Невозможность защищаться самому нередко ставила меня в затруднительное положение, из которого я не смог бы выйти, если бы меня не окружала группа храбрецов, ни на миг не упускавших меня из виду. В какой-то момент солдаты увлекли меня вместе с собой в атаку на взвод казаков-гвардейцев, и мне пришлось для сохранения собственной жизни оставить повод коня и взять в руки саблю. Однако мне не пришлось ею воспользоваться, поскольку, увидев, что командиру угрожает опасность, все люди моего эскорта, яростно атаковав казаков, уже окруживших меня, сбросили многих из них на землю, а других обратили в бегство. Мой ординарец Фус, отменный рубака, убил троих, а аджюдан-мажор Жоли двоих! Таким образом, я вышел живым и здоровым из этой схватки, в которой пожелал лично участвовать, чтобы вдохновить на бой мой полк и доказать ему снова, что, пока я буду иметь возможность сесть на коня, я буду считать за честь командовать полком в минуты опасности. Офицеры и остальные кавалеристы полка были весьма признательны за эту преданность, и их привязанность ко мне еще больше возросла, как вы увидите позже, когда я буду говорить о несчастьях великого отступления.