Любовь и война. Великая сага. Книга 2 - Джон Джейкс

Лошади толкали и кусали друг друга. Ирландец пошатнулся. Чарльз ударил его в третий раз. «Что удерживает его в седле? – думал Чарльз. – Почему он не падает?»

Почему вообще эти несчастные дураки больше не вываливаются из седла, как раньше? Кто научил их так держаться на лошади и сражаться с такой яростью?

– Ах ты, чертов предатель! – воскликнул трижды раненный ирландец, говоря точно так же, как один кадет из штата Мэн, которого Чарльз знал в Вест-Пойнте.

Неужели янки теперь делают кавалеристов еще и из ловцов лобстеров? Помоги южанам Бог, если они научились творить такие чудеса.

После четвертого удара капрал свесился с седла головой к земле, застряв ногой в правом стремени, и тут же орудийный лафет, который провозили мимо, вмял его голову в коричневую глинистую землю. Этот человек был настоящий дьявол; Чарльза еще долго била нервная дрожь.

В результате южане все-таки удержали холм, однако разведка боем союзных сил тоже прошла успешно. Северяне достигли своей цели – армия генерала Ли была обнаружена.

Добились они и еще одной, незапланированной цели. После этого сражения доныне нерушимая уверенность кавалерии южан в своей непобедимости была поколеблена раз и навсегда. Чарльз понял это, когда бился с ирландцем, говорящим как уроженец Новой Англии.

Еще до темноты Плезантон дал приказ к общему отступлению. Когда солнце почти село, а ветер очистил Флитвуд от дыма и пыли, на измятую, красную от крови траву слетелись тучи блестящих синих мух. В сумеречном небе парили грифы. Чарльз проезжал мимо следов атак и контратак, которые уже не мог в своей памяти ни посчитать, ни разделить. Он просто смотрел по сторонам, пока не нашел тело Эба на сотню ярдов ниже того места, где он умер. Птицы-падальщики уже успели добраться до его лица. Чарльз отогнал их, но одна улетела, унося в клюве кусок розовой плоти. Чарльз выхватил кольт и застрелил птицу.

Он похоронил Эба в каком-то лесочке к югу от железной дороги, с помощью позаимствованной окопной лопаты. Копая могилу, он старался найти хоть какое-то утешение в воспоминаниях о хороших временах, через которые они с Эбом прошли вместе. Только ничего не вспомнил.

Он опустил тело в вырытую яму, потом присел на корточки, не решаясь завершить начатое. Когда прошло около минуты, он расстегнул рубашку, снял с шеи самодельный кожаный мешочек, в котором лежала книга с пулей внутри. Эта книга не защитила его – она лишила его мужества. Он бросил ее в могилу и начал засыпать яму землей.

Хэмптона он видел много раз за время сражения; генерал размахивал своей огромной саблей, похожей на меч крестоносца, и скакал впереди своих людей, как всегда делали хорошие кавалерийские командиры. Вечером Чарльз снова его увидел. Потеря брата разом сделала его похожим на старика.

Чарльз слышал, что ногу Кэлбрайта Батлера, скорее всего, спасти не удастся, – так говорили врачи. Столько всего произошло в тот день на Флитвуде, столько полегло людей, столько маленьких подвигов было совершено, даже если не все из них оказались замеченными. Сам Чарльз простился со своим единственным близким другом и вновь обрел то, что потерял.

Тщательно вычистив Бедового и накормив его, он погладил коня по шее.

– Мы снова прошли через это, старина.

Серый лишь слегка встряхнул головой; он был так же измучен, как и Чарльз.

Бренди-Стейшн прославила союзную кавалерию и пошатнула репутацию Стюарта. А еще пусть и запоздало, но с безжалостной очевидностью подтвердила его сомнения относительно Гус. Такая привязанность была совершенно недопустима во время войны. Она только мучила и его, и ее.

За сражение у Флитвуд-Хилла Чарльз был отмечен. Он получил благодарность в приказе генерала Хэмптона и звание майора. То, что он получил неофициально, должно было стать отныне его главным правилом жизни. Прежде всего ему следует думать о своем долге. Да, он любил Гус, его чувства к ней не изменились, но мысли о свадьбе и их будущей жизни не должны замутнять его разум. Они мешали сосредоточиться, делали его более уязвимым и менее годным к службе.

Гус должна понять, что он чувствует. Это будет честно с его стороны. Но как и когда они смогут поговорить обо всем, он не знал и слишком устал, чтобы думать об этом сейчас.

– Собирай вещи, – сказал Стэнли.

Мокрая и раздраженная от жары в тот понедельник, пятнадцатого июня, Изабель взвилась:

– Да как ты смеешь врываться ко мне посреди дня и отдавать приказы?!

Стэнли вытер лицо, но пот тут же залил его снова.

– Хорошо, оставайся, а я забираю мальчиков и еду в Лихай-Стейшн на четырехчасовом балтиморском поезде. Я заплатил за билеты втрое выше обычной цены, и то мне просто повезло, что я их купил.

Муж никогда не говорил с ней так резко, и Изабель, встревожившись, сбавила тон:

– Почему вдруг такая спешность, Стэнли?

– Потому что газетчики только и кричат на каждом углу: «Вашингтон в опасности!» Говорят, Ли уже в Хейгерстауне… или в Пенсильвании и что бунтовщики могут окружить город уже к утру. Я решил взять отпуск. Если не хочешь ехать, дело твое.

Слухи о передвижении войск в Виргинии ходили уже давно, но пока в них не было ничего определенного. Могла ли она доверять словам Стэнли, или это была просто паника? Изабель почувствовала, что от него пахнет спиртным. В последнее время он прикладывался к бутылке все чаще и чаще.

– Как тебя отпустили на работе? – спросила она.

– Сказал министру, что сестра дома тяжело заболела.

– И он не подумал, что это… случилось как-то уж слишком вовремя?

– Наверняка подумал. Но в министерстве сейчас просто сумасшедший дом. Никто ничего не делает. А у Стэнтона есть очень веская причина делать мне приятное. Я передаю его указания Бейкеру и знаю все о его грязных делах.

– И все-таки ты можешь испортить себе карьеру, если…

– Прекрати! – заорал он. – Пусть я лучше буду живым трусом, чем мертвым патриотом! Уже сотни погибли! Если едешь со мной, собирай вещи, если нет – молчи.

Ее поразило, насколько сильно, и не всегда в лучшую сторону, изменился Стэнли за последние месяцы. История с отставкой Кэмерона, его растущее влияние среди радикалов и новообретенное богатство придали Стэнли уверенности, которой он никогда не обладал прежде. Иногда он вел себя так, словно тяготился всем этим. Несколько недель назад, проглотив четыре бокала ромового пунша за полтора часа, он вдруг воскликнул, что не заслужил такого успеха, и зарыдал у нее на плече, как ребенок.

Но ей не стоит быть с ним слишком строгой. В конце концов, она ведь сама создала этого нового человека, и ей нравились некоторые перемены, произошедшие с ним, – богатство, власть, независимость от его мерзкого братца. Если она хотела управлять мужем, ей надлежало изменить свою манеру общения с ним, искать более тонкие уловки.