Генералов похищали в Париже. Русское военное Зарубежье и советские спецслужбы в 30-е годы XX века - Владислав Голдин

Лично

Господину Народному Комиссару Внутренних Дел Союза ССР

Ежову

1. К сожалению вчера во время нашего разговора я до последней минуты не знал с кем именно я говорю, и вопрос этот выяснился для меня лишь в момент Вашего ухода. Поэтому я не считал себя в праве касаться моих показаний Следователю; какое отношение к его работе имеете Вы и Ваш спутник, я в то время не знал, из Ваших же слов и из слов Вашего спутника я не мог вынести твердого и оправданного заключения, что вам известны мои письменные показания, Следователю данные в первых числах октября, также как и содержание моих трех письменных заявлений, поданных через Начальника тюрьмы 4-го ноября, и мои частные мелкие просьбы, переданные на словах разновременно Следователю и Начальнику тюрьмы.

Поэтому сейчас, когда положение для меня выяснилось, я считаю свои долгом, уже не опасаясь быть некорректным по отношению к Следователю — Н.П. Власову, довести до Вашего сведения, что кроме письменных показаний, переданных Следователю в начале октября, о секретной работе, производившейся с 30-го по 37-й год с моего ведома и одобрения особыми лицами, мною для этого приглашенных, на средства, специально для сего собираемые, я по заявлению Следователя составил еще одну записку (здесь и далее подчеркнуто в тексте. — В.Г.) с моими показаниями, касающимися Повстанческого движения в СССР.

Эта записка была предъявлена мною Следователю лично 10 октября при свидании. Признав ее неисчерпывающей, Следователь оставил ее у меня с тем, чтобы я ее срочно дополнил некоторыми сведениями, и обещал зайти за ними на следующий день 10-го октября вечером. Но ни 11-го октября, ни позже Следователь ко мне не приходил, и я его больше не видел, а записка от 9/10 окт. (октября. — В.Г.) с моими показаниями (стр. 1–12), как и дополнение к ним от 11 окт. (стр. 13–18) до сего времени лежат у меня. Считаю своим долгом довести ее до Вашего сведения, тем более, что в ней имеются ответы на некоторые вопросы, слышанные мною вчера (приложение №1).

2. Кроме сего прилагаю еще и Краткий ответ на предложенный мне Следователем вопрос в первое же мое свидание с ним (приложение №2). По черновым наброскам я в свое время подробно ознакомил Следователя с моим ответом, и затем к 10-му октября заготовил небольшую записку, кратко излагающую мой ответ на заданный вопрос, выведенный однако за узкие пределы исключительно моей личности. Следователь не принял ее у меня, и мельком взглянув 10 окт. на мою записку, видимо не счел ее интересной, для производимого им следствия и оставил ее у меня на столе.

Так как эта записка разсматривает именно взаимоотношения эмиграции и советской власти затрагивавшиеся вчера во время нашего разговора, то я прилагаю ее к сему для Вашего сведения, как изложение моих мыслей по этому вопросу.

3. Помимо сего я 4-го ноября передал Начальнику тюрьмы для дальнейшего направления по принадлежности и три письменных заявления, которые судя по вчерашнему разговору может быть еще не были доведены до Вашего сведения: два из них касались денежных вопросов, а именно — 1) денег Об-ва (Общества. — В.Г.) Северян (около 25–30 фун. стер, (фунтов стерлингов. — В.Г.) и 2) денег, бывших в моем кошельке и в моем бумажнике ( фр. (французских. — В.Г.) франков и 20 швейц. франков) с просьбой о соответствующей отсылке их по назначению, посколько это были чужие деньги и о передаче Начальнику тюрьмы остальных — примерно 200 фр. франков для пользования ими мною согласно ст. 10-й и 11-й, утвержденных Вами Правил Внутр. Распорядка в тюрьмах. Об этих двух вопросах, меня беспокоящих, я вчера говорил Вам.

Третье мое заявление касалось моей жены и семьи, которых мне очень хотелось успокоить относительно условий, в которых протекает пока моя жизнь здесь: к заявлению я приложил коротенькую записочку моей жене без моей подписи в предположении, что Советская власть может не согласиться на передачу подписанной записки, могущей явиться как бы доказательством, убеждающим мое нахождение во власти Советского Правительства, и в моей уверенности, что по почерку моя жена увидит, что записка подписана мною. Я в своем заявлении просил предержащих властей, чтобы на моей записке был проставлен адрес промежуточного посредника, по которому моя жена могла бы послать мне ответ, при чем я указал ей, чтобы она писала исключительно про себя, детей и внуков, о их жизни и здоровье, отнюдь не касаясь никаких вопросов политики, эмиграции и т.п. Я не знаю была ли удовлетворена моя просьба, но ответа я не получил, и меня это беспокоит, как бы все свалившееся на нашу дружную семью горе и несчастье, и главное — полная неожиданность и неизвестность о моей судьбе, отразилось на ее и без того слабом здоровье. Я был бы весьма признателен, ежели моя просьба об доставке моей записки с указанием адреса для ответа была бы исполнена, а ее ответ — был бы доставлен.

На эти три заявления я до сего времени никакого ответа не получил.

4. Помимо моей должности Председателя РОВСа я был участником нескольких более мелких профессиональных или общественных организаций благотворительного характера и в некоторых состоял председателем по избранию, к таковым принадлежат:

1. Общество взаимопомощи б. (бывших. — В.Г.) юнкеров Николаевского кавалерийского училища.

2. Проживающие во Франции б. (бывшие. — В.Г.) офицеры 7-го Гусарского Белорусского полка, коим я командовал в 1907–9 гг.

3. Общество Северян, составившее свой небольшой Комитет Взаимопомощи.

4. Русский Комитет, пекущийся о Русском Корпус-Лицее в Версале, созданный для охранения русских мальчиков от денационализации во франц. школах.

5. Комитет Помощи престарелым и больным воинам и их семьям.

На моих руках находились деньги обществ, отчетности по текущим сборам благотворительного характера, а временно и самые деньги впредь до сдачи их соответствующим казначеям. Вследствие моего внезапного «выхода из строя» деньги и кассовые книги не были подведены и подьитожены (это делалось мною обычно к окончанию месяца), и без моих точных указаний, — где и что находится, какие пособия обещаны и кому могут возникнуть очень нежелательные недоумения и недоразумения во вред обществам, доверявшим мне, и с ущербом для нищих русских эмигрантов, вносивших в эти кассы свои последние трудовые гроши «про черный день». Все эти организации в РОВС не входили. Для облегчения того лица, вероятно генерала Кусонского, которому приходится ликвидировать все эти дела и разчеты, оставшиеся после меня, я прошу разрешения послать ему непосредственно или через мою жену краткие указания по всем неизбежно имеющим возникнуть у него вопросам, каковые я мог бы представить на Ваше рассмотрение в ближайшее Ваше посещение, о котором Вы мне говорили.

5. В дополнение к вызванному Вашим вопросом моему горячему желанию, высказанному Вам, получить разрешение на прогулку на воздухе, хотя бы во Внутреннем Дворе Тюрьмы (согласно п. 8 Правил), я позволю просить Вас о нижеследующем.

а. 1. Прошу Вашего распоряжения, чтобы мне вернули мои карманные часы, хотя бы во временное пользование и без права продажи или иного отчуждения их, если принципиально власти считают возможным и справедливым конфисковать их; последнее мне представлялось бы не обоснованным, тк. кк. часы эти были подарены мне еще в 1883 году и я владею ими совершенно независимо от занятия мною должности Председателя РОВСА-а; между тем, жизнь в одиночном заключении без часов, при невозможности даже приблизительно определить время по внешним признакам — с 4-х часов дня и до 8-и часов утра следующего дня тюремный двор и противулежащее здание погружены в однообразную и непроницаемую темноту — чрезвычайно тягостна; особенно я это ощущаю еще и потому, что вследствие безпокойства о семье и о многих частных интересах лиц, доверявших мне и моим обещаниям о помощи, я стал страдать безсонницей по ночам.