Генералов похищали в Париже. Русское военное Зарубежье и советские спецслужбы в 30-е годы XX века - Владислав Голдин

Генерал Миллер

16 апреля 1938 г.

ЦА ФСБ. Материалы на Миллера Е. Л. 5.

Москва 16 апреля 1938 г.

Ваше Высокопреосвященство,

С разрешения Народного Комиссара Внутренних Дел осмеливаюсь обратиться к Вам с нижеследующей просьбой.

Будучи длительно изолирован от внешнего мира, я особенно болезненно ощущаю невозможность посещения церкви.

Условия, при которых я покинул свой дом, не позволили мне взять с собой даже Евангелие, чтение которого, особенно в настоящие дни, было бы для меня утешением. Поэтому примите милостиво мою покорнейшую просьбу и подарите евангелие на русском языке.

Был бы безконечно благодарен, ежли бы Вы нашли возможным подарить мне также Историю Церкви, хотя бы один из учебников, которым пользуются воспитанники Семинарий и Духовной Академии.

Все мое время я посвящаю чтению Книг, получаемых из местной библиотеки, но я был бы очень счастлив, ежели бы мог часть своего времени и оставшихся недолгих лет жизни (мне 71-й год), уделить на возобновление в памяти и расширение моих детских познаний о Библии и о Житии Святых. Эти две книги я решаюсь просить Вас, Глубокоуважаемый Владыко, предоставить мне во временное пользование на 2–3 месяца, и по прочтении я обязуюсь их Вам возвратить. Так как я по славянски читаю и понимаю недостаточно хорошо, я бы и Библию просил Вас прислать на русском языке.

Простите за смелость моего обращения к Вам, но я не вижу иного исхода из создавшегося положения и смею уверить Вас, что исполнением моей просьбы Вы глубоко обрадуете и утешите меня.

Препоручаю себя святым молитвам Вашим, прошу Вас, Глубокоуважаемый Владыко, верить чувствам искренней благодарности моей.

Вашего Высокопреосвященства

покорный слуга раб Божий Евгений

Его Высокопреосвященству Владыке Сергию Митрополиту Московскому

ЦА ФСБ. Материалы на Миллера Е. Л. 6–6 об.

В собственные руки

Народному Комиссару Внутренних Дел Союза С.С.Р.

и Генеральному Комиссару Государственной Безопасности

Ежову

На этих днях минуло 10 месяцев с того злополучного дня, когда предательски завлеченный на чужую квартиру я был схвачен злоумышленниками в предместье Парижа, где я проживал как политический эмигрант по французскому паспорту, под покровительством французских законов и попечением Нансеновского Офиса при Лиге Наций, членом коей состоит и С.С.С.Р. Я же ни одного дня не был гражданином С.С.С.Р. и никогда моя нога не ступала на территорию С.С.С.Р. Будучи тотчас связан — рот, глаза, руки и ноги — и захлороформирован, я в безсознательном состоянии был отвезен на Советский Пароход, где очнулся лишь 44 часа спустя — на полпути между Францией и Ленинградом.

Таким образом для моей семьи я исчез внезапно и безследно 22-го сентября пр. (прошлого. — В.Г.) года. Моя семья состоит из жены 67 лет и трех детей 38–41 года. Хотя первые дни по прибытии в Москву я еще очень плохо соображал под влиянием исключительно сильной дозы хлороформа, мне все же ясно представлялось, какой удар, какое потрясение, какое безпокойство должно было вызвать мое исчезновение у моей жены и детей. Что я был похищен агентами Советской власти, в этом, конечно, никаких сомнений у моей жены быть не могло: пример Кутепова был слишком памятен. Да и все эти семь с половиной лет со дня вступления моего в должность Председателя РОВСоюза сколько раз возникали эти опасения и разговоры, причем положение пленника Сов. власти всегда рисовалось в самых ужасных красках, что ныне естественно должно было вызвать у жены моей худшие опасения за мою судьбу.

Первое движение мое поэтому по прибытии в тюрьму было — дать знать моей жене, что я жив и здоров, и пока что — физически благополучен. Краткое письмо моей жене с этим известием я передал в начале октября допрашивавшему меня следователю. Не получив его обещания послать письмо по назначению, — я в начале ноября передал Начальнику Тюрьмы при особом Заявлении маленькую записку аналогичного содержания без подписи и без указания, где я нахожусь, прося добавить к моей записке какой-нибудь промежуточный адрес, по которому моя жена могла бы мне ответить о состоянии здоровья своего, детей и внуков. — Не получив никакого отклика на это заявление от 4 ноября (как и на другие заявления от того же числа касательно похищения у меня денег, принадлежащих другим лицам), я в личной беседе с Вами просил Вас настойчиво связать меня с моей женой, дабы ее успокоить относительно условий моего существования и самому получить сведения о ней и детях.

28 декабря в дополнение к личному разговору, а затем в конце марта и в апреле в моих заявлениях к Вам я между прочим обращался вновь к Вам с этой просьбой, но никакого ответа не получил.

Прошло 10 месяцев и я ничего не знаю о моей семье и семья моя видимо ничего не знает обо мне.

Я вполне понимаю, что усердие не по разуму Ваших агентов, решившихся похитить меня в нарушение всех международных законов и поставивших Вас перед «свершившимся фактом», поставило Вас и Все Сов. Правительство в затруднительное положение и в необходимость впредь до нахождения приличного выхода из создавшейся обстановки скрывать мое нахождение в С.С.С.Р., но все же я не могу не обращаться к Вашему чувству человечности: за что Вы заставляете так жестоко страдать невинных людей — моя жена и дети никогда никакого участия в политике не принимали. Особенно же меня безпокоит состояние здоровья моей жены, всю жизнь страдавшей большой нервностью, выражавшейся в очень болезненных приступах при всяком волнении или безпокойстве. Моя жена по матери своей родная внучка жены А.С. Пушкина, урожденной Гончаровой — бывшей вторым браком за Ланским, и унаследовала, как ее мать и сестра, большую нервность, свойственную семье Гончаровых, вызывая мучительные страдания, нервность эта по счастью до последнего времени не отражалась на психике моей жены. Но меня берет ужас от неизвестности, как на ней отразилось мое исчезновение. Не отразилось ли оно на голове, хватило ли у нее сил перенести этот удар, горше, нежели смерть близкого человека от болезни, тут на глазах? Какое мучение для нее жить все время под гнетом неизвестности худших опасений, не имея ни одного спокойного, радостного дня! 41 год мы прожили вместе!

О своей дальнейшей судьбе я сегодня не пишу Вам, в ожидании, что Вы исполните Ваше обещание и еще раз зайдете в мою камеру для личного разговора, или пришлете ко мне доверенное лицо, коему я мог бы изложить и свои мысли, вызванные отчасти разговором Вашим и Вашего спутника о возможности и желательности привлечь отдельных эмигрантов к мысли о возвращении в С.С.С.Р., и ограничиваюсь нижеследующей убедительной просьбой:

1) разрешите мне написать несколько строк моей жене, без указания места моего нахождения и без сведений о моем увозе лишь для того, чтобы она знала, что я жив и здоров и жду решения своей участи с надеждой свидеться еще на этом свете; — 2) указать мне адрес какого-нибудь Вашего агента, хотя бы живущего в другом государстве (ради конспирации), которому жена могла бы послать свой ответ мне для дальнейшей отправки Начальнику Тюрьмы, о чем конечно этот агент должен был быть бы предупрежден Вами, на внутреннем же конверте с письмом мне моя жена проставила бы только условные буквы например «для Е.К.М.»; — 3) разрешить в дальнейшем принципиально такой же обмен сведений исключительно персонального характера, хотя бы каждые два месяца с предоставлением моих писем указанной вами цензуре.