Империя тюрков. Великая цивилизация - Рустан Рахманалиев

Сила и эффективность армии и администрации дали возможность тюрко-монголам поддерживать более чем столетие после смерти Угэдея контроль над огромными завоеванными территориями.

Разработанные Чингисханом принципы управления империей были восприняты его преемниками и приведены в соответствие с социально-политической структурой и традициям покоренных народов. Эта система позволила тюрко-монголам, стоявшим на примитивном уровне развития, почти 300 лет господствовать над народами, в сотни раз превышавшими их по численности и принадлежавшими к наиболее древним развитым культурам. Поэтому победу тюрко-монголов нельзя считать чудом. Богатые развитые страны должны были уступить динамизму тюрко-монгольских кочевников.

Однако в течение всего своего существования Тюрко-монгольская империя была наполнена внутренними конфликтами и стояла перед лицом постоянно нарастающих противоречий.

В чем же заключались внутренние противоречия, угрожавшие всей структуре Тюрко-монгольской империи? Во-первых, существовала базисная несовместимость ряда принципов, на которых была построена империя, в первую очередь, проявлялось несоответствие между имперской системой и феодальной природой тюрко-монгольского общества. Во-вторых, не было абсолютной согласованности действий, что приводило к многочисленным конфликтам между империей и местными ханствами, равно как и между самими этими ханствами. В-третьих, при примитивных технологических условиях этого времени сама обширность империи представляла для ее правителей вечную проблему. Более того, существовал определенный дисбаланс между размерами правящей нации – монгольским народом – и подчиненными народами. Монголы, при всей изощренности ума «гения степей» Чингисхана, не учли значения глобального фактора тюркского этнолингвистического моря, в огромной евразийской толще которого их собственный этнос был лишь малозаметным периферийным течением. Среди массы покоренных тюрков собственно монголы, сплотившиеся вокруг династии Чингисидов, составляли ничтожное меньшинство. Основная масса этнических монголов, несмотря на циркумконтинентальные завоевания Чингисхана, осталась в коренной Монголии, и лишь небольшая часть их была востребована в Империи чингисидов в качестве структурообразующего элемента государства. На западе – т. е. в улусе Джучи, включавшем и территорию Волжской Булгарии, удельный вес этнических монголов был еще более незначительным, нежели в других улусах империи Чингисхана. В самый пик монгольского завоевания соотношение этнических мужских контингентов складывалось приблизительно 1: 7 не в пользу монголов, причем, в дальнейшем это соотношение становилось еще более полярным в пользу тюркского этнического элемента. Понятно также, что удельный вес собственно монгольской женской половозрастной группы приближался к нулю при одновременном исключительном обилии брачных связей монгольских воинов с женщинами других национальностей, прежде всего тюркских.

Следует обратить внимание на факт появления тюрко-монгольской элиты, члены которой, наделенные внутренними духовными и интеллектуальными способностями, удачно воспользовались контактами с древними цивилизациями некоторых из соседних или захваченных стран. Многочисленность этих контактов сама по себе содержала потенциальную опасность, поскольку подрывала изначальное единство тюрко-монгольской традиции. С точки зрения религиозной приверженности, различие между тюрко-монголами старой школы, которые оставались почитателями Неба и шаманистами, и теми, кто был обращен в буддизм, ислам и христианство, выливалось в ослабление духовных уз между всеми этими группами. Кроме того, процесс аккультурации тюрко-монголов, поселившихся в покоренных странах, никогда не завершался.

Геополитически Тюрко-монгольская империя состояла из двух отличных друг от друга частей: тюрко-монгольского ядра, т. е. степей и пустынь Монголии, Джунгарии, Семиречья (регион Или), Восточного Туркестана, Мавераннахра, Кыпчакии и Казахстана и периферийных, управляемых тюрко-монголами, государств с преобладающим сельскохозяйственным населением. Степная зона была потенциально главным резервуаром тюрко-монгольской военной мощи. Большинство правителей периферийных государств хорошо это понимали. Сам выбор Пекина как столицы династии Юань в Китае и Сарая как столицы Кыпчакского ханства в этой ситуации показателен. Каждый из этих городов находился на границе периферийного государства и вблизи степной зоны. Лишь ильханы Ирана проводили несколько иную политику. Если бы они последовали примеру своих сородичей в Китае и Южной Руси, для них было бы логичным держать свои штабы где-нибудь в северном Хорасане, если не в Туркмении. Вместо этого они сделали Тебриз в Южном Азербайджане своей первой столицей. Этот выбор, видимо, был продиктован их желанием усилить свой контроль над Ираном и Малой Азией, чтобы иметь подходящую базу для длительной борьбы против Египта. Позднее, под давлением ханов Кыпчакии, ильханы перенесли свою столицу на юг, в Султанию, в гористый район между Тебризом и Тегераном.

Вследствие центрального положения тюрко-монгольской сердцевины империи и ее контроля за внутренними линиями коммуникации, стабильность империи зависела в значительной степени от собственной интеграции этой зоны. Фактически центрально-азиатский регион стал полигоном монгольской феодальной политики, которая имела разрушительный эффект для имперского единства. Поскольку внутренняя тюрко-монгольская степная зона рассматривалась как общая родина монгольской нации, каждая ветвь императорской семьи требовала своей доли улусов и владений на этой территории.

Чтобы лучше понять сложность монгольских отношений между князьями, нужно сказать несколько слов по поводу притязаний каждой ветви потомков Чингисхана на собственную долю покоренных земель. Как нам известно, во всех основных тюрко-монгольских кампаниях, будь они в Китае, Средней Азии, в Иране или на Руси, князья всех четырех ветвей потомков Чингисхана находились во взаимодействии – лично, или же посылая военные соединения. В качестве воздаяния за это каждый ожидал получения определенной части богатств из завоеванной страны или же частных владений там. Итак, согласно Джузджани, Бату, хан Кыпчакии, имел свою долю доходов со всех районов Ирана, и его агенты наблюдали за сбором налогов на выделенных территориях. Бату также имел вложения в Китае, в провинции Шаньси. В XIV в. хан Узбек еще собирал там свои доходы. Потомки Угэдея и Чагатая также получили свою часть китайских доходов. Аналогичным образом в западной части Монгольской империи прибыль от крымских портов делилась между «четырьмя ханами».

Все это давало двойной эффект. С одной стороны, в их интересах было поддерживать солидарность и быть лояльными по отношению к хану. С другой, личные требования и притязания время от времени нарушали привычный порядок вещей и зачастую приводили к раздорам, как, например, в случае конфликта между ильханами и ханами Кыпчакии.

Быстрое увеличение императорской семьи стало еще одним фактором в изменении структуры Тюрко-монгольского государства и общества. С разрастанием ветвей чингисидов, каждый князь из которых ожидал своего надела, все больше пастбищ и юрт в Монголии распределялись между князьями. В результате «правящая нация» тюрко-монголов обнаружила свое подчинение Золотой Орде.

Этот процесс также затронул структуру курултая и армию: оказались подорваны два важных принципа Чингисхана – равенство на службе и продвижение на основе способностей.