Лучшее в нас. Почему насилия в мире стало меньше - Стивен Пинкер

Но вот принципиальный вопрос: действительно ли эгоист глубоко внутри нас считает, что он действовал честно? Или же сознание — внутренний пропагандист — просто стоит на своем, пока зеркало бессознательного точно отражает реальность? Чтобы это выяснить, психологи отвлекли сознание, заставив группу участников удерживать в памяти семизначные числа во время заполнения анкеты с вопросом, поступили ли они (или другие) справедливо. Когда сознание ослабляло хватку, ужасная правда выплывала наружу: участники судили себя так же строго, как и других людей. Это подтверждает мысль Триверса: в глубине души мы всегда знаем правду.

Я был счастлив это узнать — не только потому, что теория самообмана так изящна, что заслуживает быть истинной, но и потому, что она дарит человечеству проблеск надежды. Признать стыдную правду о самих себе — одно из самых болезненных переживаний (Фрейд описал целый арсенал защитных механизмов, призванных отложить этот ужасный момент: отрицание, подавление, проекция и реактивное образование), однако это, как минимум в принципе, возможно. Вероятно, нам придется высмеивать, убеждать или отвлекать заблуждающихся на свой счет, на это может потребоваться время, но люди способны распознать свою неправоту. И мы не должны обманываться насчет самообмана. Не учитывая его влияния, люди в массе своей склонны неверно судить об ущербе, который они нанесли другим или от которого пострадали сами.

~

Знание об этих роковых причудах нашей психологии заставляет по-новому взглянуть на общественную жизнь, на историю и современность. Дело не только в том, что в споре всегда участвуют две стороны, а еще и в том, что каждая искренне верит в свою версию случившегося, в то, что именно она невинная и вечно гонимая жертва, а ее обидчик — злобный, коварный садист. И каждая сторона переписывает историю и составляет базу данных, подтверждающих ее искренние убеждения[1371]. Например:

• Крестовые походы знаменовали подъем религиозного идеализма, запятнанного, конечно, отдельными перегибами, но зато они подарили миру плоды культурного обмена. Крестовые походы были серией жестоких погромов еврейских общин, всего лишь эпизодом в длинной истории европейского антисемитизма. Крестовые походы были агрессивным вторжением в мусульманские земли и началом долгой истории унижения ислама христианством.

• Гражданская война в Америке была необходима, чтобы искоренить порочный институт рабства и сохранить страну, преданную идеалам свободы и равенства. Гражданская война в Америке на деле была захватом власти централизованной тиранией, намеревающейся уничтожить образ жизни и традиции Юга.

• Советская оккупация Восточной Европы была актом агрессии со стороны империи зла, разделившей континент железным занавесом. Варшавский договор был оборонительным блоком, созданным для защиты СССР и его союзников от повторения ужасной трагедии двух немецких вторжений.

• Шестидневная война была борьбой за выживание страны. Она началась, когда Египет изгнал миротворцев ООН и оккупировал проливы Эт-Тиран — первый пункт плана, цель которого — скинуть евреев в море, и закончилась, когда Израиль восстановил целостность разделенного города и укрепил границы. Шестидневная война была агрессивной завоевательной кампанией. Она началась, когда Израиль вторгся в чужие земли и закончилась их экспроприацией и установлением режима апартеида.

Противоборствующие стороны разделяет не только агрессивная пропаганда, но и календарь, которым они отсчитывают историю, а еще — значение, какое они придают памяти. Пострадавшие — прилежные ученики, они ничего не забывают. Обидчики — прагматики, живущие в настоящем. Обычно мы думаем, что историческая память — хорошая вещь, но, если какие-то события сохраняются в ней как незажившие раны, память может взывать к насилию. Лозунги «Помни Аламо!», «Помни Мэйн!», «Помни Лузитанию!», «Помни Пёрл-Харбор!» и «Помни 9/11!» — это не рекомендации освежить в памяти историю, но боевые кличи, втягивавшие Америку в войны. Часто говорят, что Балканы — это регион, проклятье которого состоит в слишком большой концентрации истории на квадратный километр. Сербы, которые в 1990-х устраивали этнические чистки в Хорватии, Боснии и Косово, считаются одним из самых часто страдавших от агрессии народов на Земле[1372]. Их воспламеняет историческая память о разграблении Сербии нацистским марионеточным государством на территории Хорватии во время Второй мировой, Австро-Венгерской империей — в Первой мировой войне и турками-османами — после битвы при Косово в 1389 г. Отмечая 600-ю годовщину Косовской битвы, президент Слободан Милошевич произнес воинственную речь, которая провозвестила Балканские войны 1990-х гг.

В конце 1970-х гг. вновь избранное сепаратистское правительство Квебека заново открыло для себя прелесть национализма XIX в. и в ознаменование подъема квебекского патриотизма, кроме всего прочего, сменило девиз на квебекских номерных знаках с «Прекрасная провинция» на «Я помню». Что именно помню, не уточнялось, но большинство канадцев интерпретировало это как ностальгию по Новой Франции, захваченной Британией в 1763 г. в ходе Семилетней войны. Это «помню» заставило понервничать англоговорящих жителей Квебека и спровоцировало исход моего поколения из Квебека в Торонто. К счастью, европейский пацифизм конца ХХ в. преодолел французский национализм XIX столетия, и сегодня Квебек — в высшей степени космополитичная и мирная территория.

Слишком хорошей памяти жертвы соответствует дырявая память агрессора. В поездке по Японии в 1992 г. я купил туристический буклет, в который была вмещена краткая хронология всей японской истории. Сразу после заметки о периоде демократии Тайсё с 1912 по 1926 г. следовало сообщение о Всемирной выставке в Осаке в 1970-м. Похоже, в промежутке ничего интересного в Японии не происходило.

Просто теряешься, когда осознаешь, что каждая из конфликтующих сторон — от соседей по общежитию, скандалящих из-за курсовой работы, до государств, развязывающих мировые войны, — убеждена, что правда на ее стороне и что она в состоянии подтвердить свои убеждения историческими сведениями. Сведения эти могут содержать какое-то количество откровенной лжи, а могут быть искажены замалчиванием фактов, которые с нашей стороны видятся значительными, и сакрализацией событий, которые мы считаем священным прошлым. Осознание сбивает с толку: оказывается, наш недруг бывает в чем-то прав, а мы сами не так уж и безгрешны. Дело может дойти до драки, в которой каждый убежден, что правда на его стороне, и никто не готов пересмотреть свою точку зрения, потому что не замечает собственного самообмана.

Вот пример: вряд ли американцы сегодня решатся пересмотреть свое мнение о роли «великого поколения» в завершении самой справедливой войны — Второй мировой. Но, перечитав историческую речь Франклина Рузвельта, последовавшую за атакой на Пёрл-Харбор в 1941 г., испытываешь дискомфорт, потому что это классический образчик дискурса жертвы. В тексте можно отметить все основные категории, выделенные Баумайстером: фетишизация памяти («день, навсегда отмеченный позором»), невиновность жертвы («Соединенные Штаты находились в состоянии мира с этой страной»), бессмысленность и порочность агрессии («ничем не спровоцированное и подлое нападение»), переоценка нанесенного ущерба («жестокий урон, нанесенный американским военно-морским и вооруженным силам. Было потеряно много жизней американцев») и справедливость возмездия («американский народ использует всю свою праведную мощь во имя достижения полной победы»). Сегодня историки говорят, что эти громкие утверждения еще не вся правда. США, предполагая, что японцы могут напасть на континентальную часть страны, наложили жесткое эмбарго на поставки нефти и технологий в Японию. Понеся сравнительно небольшие военные потери в Пёрл-Харборе, впоследствии США принесли в жертву 100 000 жизней американцев, чтобы отомстить за 2500 погибших при авианалете, загнали ни в чем не повинных американских японцев в концентрационные лагеря и добились победы, сбросив на гражданское население Японии зажигательные и атомные бомбы, что можно считать одним из величайших военных преступлений в истории[1373].