Львиное Сердце. Дорога на Утремер - Шэрон Кей Пенман

мимо герцогини Бретонской, королева решительно направилась к двери. Внешнее её спокойствие было обманчивым, ибо выдвинутое против Констанции обвинение вскрыло рану, никогда до конца не заживавшую. Алиенора убедила себя, что Хэл был обречён. Но Жоффруа... Жоффруа мог остаться жить. Если бы только Гарри не был так упрям, если бы Жоффруа не был так горд. Если бы его жена не пылала такой жаждой мести и злобой.

Констанцию затрясло — так сильны оказались её ярость и боль. Злилась она не только на Алиенору, но и на себя, так как осознала, насколько ухудшила положение дел, обратив во врага единственную женщину, способную ей помочь. Загубила единственный шанс вернуть дочь. «Я любила Жоффруа!» — от Констанции не ускользнула ирония факта, что она призналась матери Жоффруа в том, в чём никогда не признавалась ему самому.

Молодая герцогиня опустилась на ступеньку лестницы, ведущей на хоры, и сжавшись, обхватила колени, чтобы перестать дрожать. Как смела Алиенора назвать её плохой матерью? Родители Жоффруа так во многом не справились с воспитанием детей, прежде всего, заводя любимчиков. Для Генриха эту роль выполняли Хэл, а затем Джон, для Алиеноры — Ричард. Жоффруа всегда оставался забыт. Сам он неизменно клялся, что не повторит этой ошибки, что всегда будет отцом лучшим, нежели его собственный. Но ему слишком мало времени довелось провести с Энорой, сына же герцог не видел вовсе, потому как Артур появился на свет семь месяцев спустя после смерти родителя.

Слёзы заструились из глаз Констанции, но она заставила себя успокоиться, ибо какой прок плакать? Можно упасть на пол этой церкви и рыдать, и стенать до тех пор, пока не останется слёз, пока вопли не достигнут неба. Но Жоффруа не воскреснет. Ей так и предстоит мучиться рядом с мужчиной, который ей ненавистен. Её сыну по-прежнему будет грозить смутное будущее, дочь останется заложницей, а Бретань так и будет зажата между Англией и Францией, словно кролик, за которым гонятся два волка.

Констанция не слышала тихих шагов за спиной, и при звуке своего имени резко вскинула голову. Яростно вытирая слёзы тыльной стороной ладони, она хмуро посмотрела на непрошенную гостью. С самого приезда в Нонанкур Алиса Капет постоянно преследовала её, напоминая об общем прошлом. Это верно, что Констанция, Алиса и Джоанна прожили несколько лет при дворе королевы в Пуатье, но для дружбы требуется нечто большее, чем совместное времяпрепровождение. Правда крылась в том, что Джоанна была слишком мала, а Констанция и Алиса, пусть и сверстницы, никогда не питали симпатии друг к другу. Констанция помнила об этом, даже если Алиса и забыла, и едва сдерживалась, когда слышала из уст француженки воспоминания про едва ли не идиллическое детство. Не дав бретонке подняться, Алиса уселась рядом на ступеньке.

— Почему ты плачешь, Констанция? Что стряслось? Могу я помочь?

Сочувствие выглядело неподдельным, и к собственному отчаянию, Констанция рассказала, как пыталась заручиться поддержкой Алиеноры и вернуть дочь, но не преуспела. Казалось, будто слова слетают с губ помимо её воли, потому как сама она никогда бы не выбрала Алису в наперсницы. Но сказанного не воротишь, а в ответе Алисы читалось такое сочувствие и возмущение, что Констанция поделилась и тем, как люди Ричарда, буквально две недели спустя после его коронации, объявились в Бретани и увезли Энору в Англию.

— Её держат в Винчестере, — уныло закончила она. — И я понятия не имею, увижу ли её когда-нибудь снова...

Алиса настойчиво обнимала собеседницу за плечи, к изрядному недовольству последней. Но при упоминании про Винчестер француженка забыла про утешения и удивлённо посмотрела на бретонку.

— Энора не в Винчестере. Она сейчас в Нормандии, приплыла на одном корабле с королевой. Высадившись в Барфлере, мы направились на юг, в Нонанкур, на встречу с Ричардом. Энору же отослали в Руан. Ты разве не знала?

— Выходит, не знала, — отрезала Констанция, напряжённо обдумывая неожиданную новость.

Её приводило в ярость, что никто не удосужился сообщить ей, но сам факт того, что Энора больше не в Англии, явно служил хорошим знаком. Самое меньшее, навещать её будет проще. Но разрешит ли Ричард? Если она подойдёт к нему на людях, среди полного зала свидетелей, и попросит о встрече с дочерью, посмеет ли он отказать? Совесть не позволит. Но Констанция не собиралась повторять ошибку, допущенную с Алиенорой. Да поможет ей Бог, но она должна выступать в обличье униженного просителя и проглотить гордость, даже если придётся подавиться ей.

Алиса продолжала говорить, но Констанция, погрузившись в свои мысли, не слушала. И только уловив имя матери, снова навострила уши.

— Моя мать?

— Да, леди Маргарет получила разрешение навещать Энору в Винчестере, — кивнула Алиса. Ей очень хотелось облегчить страдания подруги. — Констанция, с Энорой обращаются хорошо, честное слово. В Винчестере она часто играла с младшим братишкой леди Рихенцы, а королева позаботилась, чтобы для её эскорта нашли чистокровных кобыл. Девочку отослали в Руан с помпой, как подобает представительнице знатного рода.

Констанция никогда не сомневалась, что Энору будут содержать с комфортом, поэтому лишнее подтверждение её не сильно утешило. Порадовало лишь то, что Энора проводила какое-то время с бабушкой. Маргарет после смерти первого мужа выдали за одного из английских баронов, и Констанция надеялась, что мать присмотрит за Энорой. Голос у Алисы был приятный, но сейчас он скрёб герцогине по нервам, потому как ей требовалось время, чтобы привести в порядок мысли и разработать план подхода к Ричарду. Она не замечала собеседницы до тех пор, пока та не произнесла нечто, заставившее бретонку резко повернуть голову и уставиться на французскую принцессу.

— Что ты сказала?

К этому моменту обе они встали и отряхивали юбки.

— Я сказала, что сейчас едва ли сумею помочь тебе, Констанция. Но как только стану королевой, употреблю всё влияние на то, чтобы Энору вернули тебе.

Констанция застыла в оцепенении. Неужели Алиса действительно верит, что Ричард женится на ней? Если так, то она наивнее послушницы-монахини и милосерднее Пресвятой Девы Марии. Если бы с Констанцией обращались так же подло, как с Алисой, герцогиня денно и нощно молилась бы о мести своему мучителю. Где же достоинство Алисы, где гордость?

Но вглядываясь в лицо собеседницы, Констанция поразилась тому, насколько детским, невинным то выглядит. Алиса старше её на полгода, в октябре ей исполнится тридцать. В таком возрасте давно пора было вести собственное хозяйство, править в отсутствие мужа его доменами, быть женой и матерью, быть может, даже