Пылкий любовник - Сандра Мэй

– Билл, отпусти, мне больно...

– Помнишь, ты сказала, что из горящего дома вынесешь прежде всего книги? Вот в этом и разница между нами, Морин. Я бы вынес Мю и тебя. А ты – книги.

Билл Смит почти швырнул ее в кресло, повернулся и ушел в ночь. Морин ошалело смотрела ему вслед, потом медленно поднесла кулаки ко рту – и заревела.

Морин Килкенни провела ночь без сна. Она то бродила по комнате, то садилась у огня и неотрывно, словно безумная, смотрела на пламя, то кидалась с размаху на постель, тщетно пытаясь заснуть, но сон не шел.

Она мучительно пыталась понять, что произошло сегодня вечером на веранде, – но ответа не было. Непонятнее всего выглядела вспышка ярости Билла, его реакция на довольно логичное, в общем-то, замечание Морин...

Нет, ну в самом деле, нельзя же ждать, что она проведет на этом ранчо всю свою жизнь? С самого начала было известно, что она всего лишь два месяца позанимается с Мю, а потом все закончится, и можно будет возвращаться к своим обычным делам.

Интересно, ехидно подала голос другая, внутренняя Морин. Морин внешняя эту девицу не любила, потому что та обычно откровенно над ней издевалась. В устах внутренней Морин все проблемы Морин внешней выглядели в лучшем случае детскими капризами, а уж о здравом смысле и речи не шло. Вот и сейчас – ехидный голос звучал у Морин в мозгу, и от этого становилось совсем плохо.

Итак, деточка, к каким это обычным делам ты собираешься возвращаться? ЧТО в твоем представлении – твоя жизнь?

Это и твоя жизнь, зануда! Я – это ты.

Ну нет. Я бы в жизни не испугалась проводить урок по Теккерею. Это ты смотрела на несчастных тинейджеров, как на... Да не об этом речь!

Тогда о чем?

О том, что в свои двадцать пять ты из себя ничего не представляешь, и жизни у тебя никакой нет!

Во как! Не слишком ли сильно сказано? Я окончила университет, между прочим.

Да, мы окончили университет. И что? Кому, кроме тебя самой, это было нужно? Четыре года ты занималась любимым делом, причем платил за это папа. Все равно что считать подвигом еженедельные походы в зоопарк с родителями. Море удовольствий и билет за чужой счет.

Я никому не делаю ничего плохого!

И хорошего тоже. Вот ты есть – вот тебя нет. В мире ничего не изменится. Никто не обеспокоится – а куда это делась наша замечательная Морин Килкенни? И точно так же ты не обеспокоишься ни о ком, кроме себя самой. Вот и сегодня: ты испугалась гнева Билла, потому что он был направлен на тебя и твое безоблачное бытие. Хоть подумала бы – а почему этот взрослый и сильный мужчина так себя ведет.

Почему? Почему он себя так ведет? И почему меня волнует, как он себя ведет?

Потому что ты не видишь очевидного, не хочешь признавать несомненного. Он тебе небезразличен. Он тебе нравится. Ты его хочешь.

Я его хочу!

Морин открыла глаза и резко села на кровати. Последние слова она произнесла вслух – в этом не было никаких сомнений.

Щеки пылали, ныло в груди сердце, беспокойно метались по покрывалу руки. Морин Килкенни вела себя, как...

Влюбленная девчонка.

И вдруг все встало на свои места. Их первая встреча. Обжигающий поцелуй под дождем. Небывалое и блаженное ощущение покоя, не покидавшее ее последние три недели, пока он находился рядом. Безграничное доверие, полное отсутствие всяческого смущения при воспоминании о том, как она голышом предстала перед Биллом... О Фрэнке в такой ситуации она до сих пор не могла вспоминать без того, чтобы не залиться багровым румянцем..

Морин неуверенно улыбнулась в темноту. Господи, как это, оказывается, просто. Она влюбилась. И она действительно не может относиться к златокудрому ангелу Мюриель, как к своей временной ученице. Все жесткие, временами жестокие слова, которые она наговорила Биллу сегодня... вчера вечером – это потому, что ей по-настоящему жаль девочку, она к ней привязалась, она считает ее своей младшей сестренкой – и то только потому, что не считает возможным занимать место ее матери. Вместе с Биллом им нужно спокойно поговорить на эту тему, перестать обвинять и требовать, найти наилучший вариант...

Он предложил ей остаться – и она останется. Может, он и не любит ее... пока. Но то, что он к ней неравнодушен, – несомненно и очевидно. Значит, есть надежда. Есть будущее.

А возвращаться в мир больших городов – зачем, к кому? Она никому там не нужна со своими книгами и мечтами. Ее не интересует карьера топ-менеджера и квартира в пентхаусе. Она скучает по Дублину, а в Дублине пентхаусов сроду не было. Интересно, Биллу понравится в Дублине? Должно понравиться. Это хороший, рабочий город, там много таких же, как Билл, мужчин с жесткими ладонями и спокойными, уверенными жестами.

Здесь Морин вспомнила Билла, его литые плечи, шары мускулов под смуглой кожей, когда он рубил дрова. Огромные чурбаки разлетались с первого удара, и смеялась босоногая девочка с синими глазами и золотыми кудряшками, а на крыльце стояла сама Морин, почему-то босая и с огромным животом, и солнце заливало мир вокруг золотом, а птицы пели так, как будто вспомнили все песни Эдема...

Морин заснула.

Она проснулась непривычно рано, немного полежала с открытыми глазами, вспоминая все свои сумбурные мысли-сны, потом засмеялась и вскочила с кровати. Все будет хорошо. Она сейчас же пойдет, найдет Билла Смита и поговорит с ним. Скажет, что в любом случае останется с Мю, пока окончательно не решится вопрос со школой, а потом – потом пусть решает сам Билл. Если и он, и Мю этого хотят, если Морин им не в тягость – тогда она останется до тех пор, пока... в общем, останется.

И она не будет больше вести себя, как глупая девчонка, станет осмотрительней и сдержанней, но только для того, чтобы дать Биллу время. Чтобы он сам все решил и сказал ей.

С этими благими намерениями она оделась, наскоро плеснула себе в лицо холодной воды из кувшина, на ходу забрала черные непокорные кудри в хвост – и вылетела на крыльцо.

Мю стояла у забора, непривычно тихая, ссутулившаяся и очень маленькая. Морин почувствовала, как неприятный холодок пробежал у нее по позвоночнику.

– Мю? Мюриель! Ты что? Что-то случилось? У тебя заболело что-нибудь? Почему ты тут... стоишь?

Она обняла было девочку за плечи, но та резко дернула плечом, отбрасывая руку Морин. Личико у Мю было бледное и серьезное, глаза красные, губы закушены, но слез Морин не увидела. Дочь Билла Смита умела держать себя в руках.

– Мю...

– Он уехал. На дальние пастбища. Без меня!

– Как уехал? Он вчера ничего не ска...

– А чего вам это говорить? Вы же все равно временная. Вы уедете – и до свидания! Лучше бы скорее. Тогда па вернется.

– Мю, я...

– Я думала, вы мне друг. Я думала, вам можно верить. А вы... вы... вам на нас наплевать!