Сын - Алехандро Паломас

перемене?

Для меня его просьба стала полной неожиданностью. Но Гилье даже не заметил, что я опешила.

— Я думала, на большой перемене вы репетируете с сеньоритой Соней.

Он ссутулился, наклонил голову набок.

— Да, — сказал он, — но сеньорита заболела и не знает, что Назия не будет со мной петь и теперь я буду Мэри Поппинс, а сеньорита Клара… она ведет уроки, пока сеньорита Соня не выздоровела… она, наверно, рассердится… И вообще, я чуть-чуть стесняюсь репетировать при всех.

— Понимаю.

Он так и застыл, ссутулившись в ожидании ответа:

— Значит, можно?..

— Конечно. Если хочешь, я поговорю с сеньоритой Кларой, чтобы она разрешила тебе на переменах ходить сюда. Скажу ей, что для этого у нас с тобой… свои причины.

Его глаза засияли, он улыбнулся. Помедлив пару секунд, открыл рюкзак, достал два листа, положил на стол. Медленно придвинул ко мне.

Я взяла их.

— Я нарисовал два рисунка, — сказал он. — На прошлой неделе я не приходил, а значит, с меня два.

Я улыбнулась:

— Спасибо.

Посмотрела на рисунки. На первом было оранжевое пятно на белом, незакрашенном фоне. На втором, посередине, два круга с тем же оранжевым пятном внутри, вверху в ряд — три кружка поменьше.

Перехватила пристальный взгляд Гилье. Ничего не сказала.

И тогда он потянулся к первому рисунку и сказал:

— Это простыня на моей кровати. Не каждую ночь, иногда. — И тут же, сцепив руки, опустил их между колен, робко улыбнулся. — Просто я иногда… писаюсь.

Я постаралась скрыть удивление. Нашла крайне странным, что ни отец Гилье, ни Соня об этой подробности даже не обмолвились. И снова закрались сомнения: возможно, Гилье рисует лишь свои фантазии, а не реальность? В груди что-то оборвалось, но прежде чем я успела поразмыслить над гипотезой, Гилье указал на второй рисунок.

— А это когда я кладу простыню в стиралку, и она там крутится, рано утром, потому что папа долго спит, до десяти утра или до двенадцати дня, а мама купила сушилку для белья, потому что она англичанка, и поэтому папа ничего не знает.

Я набрала в грудь воздуха. Рука Гилье зависла над вторым рисунком.

— Ну-ну. А это очень часто случается? — спросила я, решив взять быка за рога.

Он задумался.

— Иногда да, а иногда нет.

«Понятно».

— А когда — «да»?

Спустя пару секунд он ответил:

— Когда не могу больше терпеть.

«Логично». Я попробовала подойти с другого фланга:

— Наверно, когда ты спишь и просто не успеваешь проснуться.

Он снова задумался. Покачал головой:

— Нет. Не когда сплю. Когда сплю, этого никогда не случается.

— А-а.

Он опустил взгляд:

— Просто мне иногда хочется в туалет, но папа ведь сидит за компьютером, а мне, чтобы пописать, надо пройти мимо кабинета, а я не хочу, чтобы он меня видел.

— Почему?

— Потому что, если он меня увидит, он поймет, что я его видел.

Этот ответ меня насторожил, но я продолжила, не меняя ни тон, ни ритм:

— Но, Гилье, твой папа там ничего плохого не делает, правда?

— Плохого он не делает.

— Тогда почему же?

Он опустил глаза. И ответил еле слышно:

— Просто много раз бывает так, что он все время плачет.

Я вообразила отца Гилье за компьютером, спиной к двери, в позе, в которой его всегда рисует сын.

— Но твой папа сидит спиной к двери, правда?

Гилье кивнул.

— Тогда я кое-чего не понимаю: как же он тебя увидит?

Он промолчал. Смотрел, вжав голову в плечи, явно чувствуя себя неуютно. Я подождала. Часы тикали, отмеряя время ожидания. Припомнилось мужское лицо, нарисованное Гилье несколько недель назад. Лицо на экране компьютера В памяти что то шевельнулось.

— Гилье, с кем папа говорит по компьютеру?

Молчание.

— С твоей мамой?

Молчание.

— С кем-нибудь из друзей?

Ни звука.

— Гилье…

Он поднял голову, медленно оглядел два рисунка, которые мне только что вручил.

— Н-н… Ни с кем. Так я думаю.

Я глубоко вздохнула. Кое-что стало проясняться. И тут сообразила: сидя спиной к двери, Мануэль Антунес может увидеть сына только в одном случае — если сын отразится в мониторе, но для этого нужно, чтобы монитор не светился. Значит, Мануэль видит на мониторе, когда в нем не отражается Гилье… свое же отражение!

Но, значит…

И я вспомнила, что под конец предыдущего сеанса Гилье оставил один вопрос без ответа.

— Гилье, когда мы с тобой виделись в прошлый раз, ты мне собирался рассказать, что лежит в коричневом кожаном альбоме? Помнишь?

Он посмотрел на меня, кивнул.

— Что в этом альбоме, Гилье?

Он пару раз сглотнул слюну, болтая ногами в воздухе.

Поднял глаза к потолку.

И сказал:

— В коричневом кожаном альбоме живет моя мама.

Глава V. Лондон, пропавшие люди и листок под креслом

Мария

«В коричневом кожаном альбоме живет моя мама».

Семь слов — как семь клеточек в игре в «Гусёк». Мы застряли на клетке «Лабиринт»[14]. Вот куда занесло нас с Гилье. Часы на столе показывали 18:50. «У меня всего десять минут, — подумала я. — Что можно сделать за десять минут?» Тут звякнула входная дверь, а затем послышалось знакомое покашливание Мануэля Антунеса.

Гилье снова помахал ногами в воздухе, покосился на рисунки. Мы услышали, как его отец, пыхтя, уселся в кресло в приемной, а потом уронил авторучку, выругался сквозь зубы. Снова воцарилась тишина.

Я решила расспросить Гилье дотошно.

— Послушай. Ты, кажется, говорил, что твоя мама живет в Дубае.

Гилье кивнул, покосился на дверь. Из приемной снова донесся кашель.

— И что мама у тебя стюардесса, — добавила я.

— Да.

Я улыбнулась.

— И сеньорита Соня мне сказала, что для начала она поработает там всего несколько месяцев. То есть твоя мама, наверно, вернется очень-очень скоро.

Молчание.

— В феврале? — настырно уточнила я.

Нет ответа.

— Гилье…

Он поднял глаза и улыбнулся, но как-то уныло. — Просто… — заговорил он. И тут же осекся. На его лицо падал мягкий свет настольной лампы. Гилье помедлил, глубоко вздохнул. — Когда люди пропадают… куда они уезжают? — спросил он очень серьезно.

Мне почудилось, что какие-то горячие искры вдруг взорвались под моими глазными яблоками, а чьи-то пальцы больно ущипнули за виски.

— Случается по-разному, — ответила я.

Он не дал мне договорить:

— Они все равно что умирают? Или когда пропадают — это другое?

Итак, Гилье возобновил игру на воображаемом поле для «Гуська». И я