Фермуар последней фрейлины - Наталья Александрова

Оттуда, с этого мостика, еще одна, незаметная со стороны дверь вела в короткий коридор и дальше — в реквизитную.

В коридоре перед реквизитной толклись несколько человек из театральной массовки. Кто всхлипывал, кто сокрушенно качал головой, все вполголоса переговаривались, как обычно разговаривают в присутствии тяжелобольного.

— Здесь? — спросила Настя знакомого рабочего сцены.

— Здесь… — кивнул он с тяжелым вздохом.

Настя и сама уже разглядела в полутьме под балконом неловко свернувшееся тело.

Она протиснулась к телу, раздвинув зевак. Впрочем, они и сами расступились, узнав ее. На лицах было сложное выражение — сочетание жалости, сочувствия и того жадного интереса, какой у многих людей возникает при виде чужого несчастья…

Подойдя к трупу, Настя опустилась на колени.

Попросту, ноги не держали ее, и она едва не упала.

Тетя Дуся казалась удивительно маленькой и беззащитной, как будто под конец жизни превратилась в ребенка. Одна рука была неловко подвернута под тело, другая вытянута, словно на что-то показывала. А самое главное — голова была повернута под странным, диким, невозможным углом, как часто пишут в полицейских протоколах — несовместимым с жизнью.

Настя дотронулась до вытянутой вперед руки, словно хотела проститься с тетей Дусей. Рука женщины была такая холодная, такая неживая, что Настя поняла с абсолютной ледяной ясностью, что тети Дуси больше нет, что это скорченное на полу тело не имеет к ней никакого отношения. В то же мгновение Настя почувствовала, как глаза ее наполняются слезами, как слезы стекают по щекам — и ничего не могла с этим поделать…

Стоявшая рядом Виктория Львовна, завлит театра, унылая старая дева в очках с толстыми стеклами, протянула Насте платок. Настя благодарно кивнула, вытерла слезы, хотела вернуть платок — но Виктория Львовна покачала головой — оставь, тебе еще пригодится…

Очки Виктории Львовны вызвали у нее какую-то важную мысль.

Настя попыталась удержать, вернуть ее мысль, и это ей с большим трудом удалось.

Очки.

Тетя Дуся без них почти ничего не видела, она не могла сделать без очков ни шагу — где же они сейчас?

На мертвой старушке очков не было, не было их и на полу, по крайней мере поблизости от тела…

— Очки! — проговорила Настя, подняв голову и оглядев окружающих. — Где ее очки? Никто не видел?

Люди недоуменно переглядывались: есть о чем беспокоиться! Тут человек умер, а ее волнуют какие-то очки!

Только Виктория Львовна, кажется, поняла, о чем думает Настя. Ну да, сама носит сильные очки, как ей не понять!

Она отступила, оглядела пол под ногами и протянула:

— Правда, очков не видно!

— Наверное, потому и упала, что без очков шла! — предположил Кочетов, старый актер на второстепенных ролях — слуг, монахов, благородных отцов.

Так бы и сидел, невостребованный, да приглашенный молодой режиссер ставил у них «Вишневый сад». Так Кочетов там так Фирса сыграл, что какая там второстепенная роль! На него одного смотреть ходили, как говорят, украл спектакль. Тот, приглашенный, уехал что-то ставить в Новосибирск или Пермь, никто точно не знает, а Кочетов снова на вторых ролях.

— Да она без очков шагу не могла ступить! — проговорила Настя, поднимаясь на ноги.

Тут распахнулась дверь реквизитной, и на пороге появился реквизитор Трофимов. В руке он держал женскую сумку из черной кожи, на лице было выражение раздражения и недоумения.

— Чья это сумка? — проговорил он, оглядывая присутствующих. — Кто ее ко мне подбросил?

Трофимова в театре не любили, театральные шутники и остроумцы часто над ним подшучивали, как-то раз подложили в его кресло чучело лисы, но какой смысл подбрасывать ему сумку…

Тут Настя пригляделась к этой сумке — и узнала ее.

Ну да, черная сумка с вышитым на ней красным цветком. Это же любимая сумка тети Дуси! Несколько лет назад Настя сама привезла ей эту сумку из зарубежных гастролей, сумка очень понравилась Евдокии Михайловне, и она брала ее всякий раз, как выходила из дома, как она говорила, по-парадному. Не в магазин или в участковую поликлинику, а в театр. Потому что театр был — ее все… В театр она всегда шла, как на праздник.

Настя хотела сказать, что это сумка Евдокии Михайловны, и поинтересоваться, как она попала к Трофимову, но горло перехватило, потому что представила она воочию, как идет тетя Дуся, прижимая к боку эту сумку, чуть ссутулившись и наклонившись низко. И ногами чуть шаркает.

Все. Больше никогда так не пойдет. Настя едва сдержалась, чтобы не зареветь в голос.

— Понятия не имею, чья это сумка! — неприязненно проговорила Виктория Львовна, потому что стояла ближе всех к Трофимову.

«В театре несчастье, а он и внимания не обращает!» — говорил ее взгляд.

— Дурацкая шутка! — прошипел Трофимов, не обратив никакого внимания на неодобрительные взгляды стоящих рядом с телом людей, и вернулся в свою комнату.

— Да какая шутка! — вскочила было Настя, но Трофимов махнул рукой и захлопнул дверь в реквизитную.

А Настя снова опустилась на колени, под недоуменными взглядами окружающих осмотрела пол вокруг тела.

Очков нигде не было. Больше того, не было и осколков стекла, которые непременно появились бы, если бы очки разбились. Значит, тетя Дуся пришла сюда уже без очков!

Но это невозможно.

Настя снова поднялась на ноги и, как сомнамбула, опустив глаза в пол, внимательно глядя под ноги, двинулась в обратную сторону — туда, откуда она только что пришла.

Все зеваки безмолвно расступились перед ней и проводили удивленными взглядами. А Настя поднялась на смотровой балкон, задержалась там, внимательно осмотрев пол.

Если бы она нашла здесь очки — это бы многое объяснило в загадочных обстоятельствах смерти тети Дуси.

Евдокия Михайловна могла уронить очки на балконе, могла потом наклониться, чтобы найти их, и сослепу сорваться отсюда. Правда, оставался вопрос, зачем вообще она сюда пришла, если назначила встречу с Настей в костюмерной.

Но очков здесь не было.

Настя пошла дальше.

Она прошла по коридору в обратную сторону, дошла до той самой развилки, откуда началось все непонятное. Здесь тетя Дуся должна была повернуть налево, к костюмерной, но вместо этого она пошла направо, туда, где и нашла свою смерть…

Настя остановилась, повернулась на сто восемьдесят градусов, встав на то самое место, где за час до того, наверное, стояла Евдокия Михайловна…

И тут она заметила, как в темном углу коридора что-то сверкнуло.

Она шагнула вперед, наклонилась.

И подняла с пола очки. Старомодные очки с круглыми стеклами, в дешевой металлической оправе. Очки тети Дуси. Те самые, без которых она и шагу не могла сделать.