Госпожа Сарторис - Эльке Шмиттер

Дело было в «Драй Кайзерн», мы сидели в своем углу и наблюдали за баром. Внимание Ренаты привлек полный усатый мужчина лет пятидесяти, и он понравился даже мне. От него исходило какое-то спокойствие, он казался серьезным и, похоже, чувствовал себя слегка неуютно. Он не курил, так что вариант с сигаретой не подходил. Мы попытались придумать другую стратегию, но чем мудренее становился план, тем меньше он мне нравился. «Этот типаж не потерпит уловок, – сказала я, – ты только сделаешь из себя посмешище». «Тогда я скажу ему правду», – наконец решила она, встала и направилась к незнакомцу. Они обменялись несколькими фразами, а потом вместе вернулись. «Вашей подруге, – сказал он, протянув мне руку и представившись, – показалось, что я выгляжу одиноко, и она была полностью права». Он оказался риелтором из М., который осматривал в нашем городе большой объект; переговоры прошли неудачно, и он коротал вечер, чтобы уехать следующим утром. «Вместо заполнения договора я наполняю желудок коньяком, – пошутил он, – но, разумеется, предпочту выпить бокал вина в вашей компании».

Он был первым мужчиной, который сразу заговорил о жене – хоть и был с ней разведен, – и этим мне сразу очень понравился. Чутье не обмануло Ренату, он был одинок и немного расстроен и оценил темпераментный, душевный поступок моей подруги, пригласившей его за наш столик. Мы прекрасно проводили время, пока дверь не открылась – была уже почти полночь – и не вошла моя дочь.

На ней было платье, которого я раньше не видела, – видимо, она его у кого-то одолжила или от меня прятала. Украшенное блестками и со смехотворно глубоким вырезом – особенно если учесть, что у нее почти не было груди. А еще туфли на очень высоком каблуке и черные прозрачные чулки. В ее мускулистом спутнике чувствовалась брутальная привлекательность. Высокий, широкоплечий и загорелый, словно только что с Ибицы или из солярия. Сомнительный тип, в узковатом костюме, с волосами средней длины, которые падали ему на воротник; искусственный свет бара подсвечивал его белую рубашку и подчеркивал крупные зубы, когда он смеялся. Он приобнял Даниэлу и повел ее к бару, где они сели к нам спиной. Я увидела, что вскоре перед ним поставили коктейль, а перед ней бокал шампанского; они чокнулись, и он положил руку ей на бедро, чуть сдвинув вверх платье. Жест заставил меня содрогнуться, он выглядел совершенно привычным и абсолютно равнодушным; то, что рука была ухоженной, с длинными пальцами, лишь еще больше портило впечатление. Мужчина носил кольцо с камнем, заметным даже с моего места; он убрал руку с ее бедра, чтобы запустить пальцы в волосы у нее на затылке; немного потряс ее головой, словно она была животным, а ей, похоже, это понравилось – она улыбнулась и закрыла глаза. Я даже не испугалась, что она может меня заметить; меня охватили ужас и отвращение, ведь сомнений быть не могло. Это моя дочь сидела ночью в баре отеля, в крошечной тряпице вместо платья, с мужчиной, который обращался с ней как сутенер, и, очевидно, чувствовала себя прекрасно. Она положила руки на стойку и принялась крутить в руках зажигалку, пока он что-то шептал ей на ухо. Потом рассмеялась, снова отпила из бокала, чуть одернула платье и подняла руку обратно. Рената заметила мое оцепенение, но не поняла причины; она не видела, как они заходили. Я сказала, что вспомнила вдруг о неприятном деле, которое ждет меня завтра на работе; ей даже в голову брать не стоит. Ничто в мире не могло заставить меня подняться; я хотела видеть, что будет дальше, собственными глазами видеть то, во что не могла поверить. Мужчина принялся поигрывать золотой цепочкой Даниэлы – подарком Ирми на шестнадцатый день рождения, – а потом намотал ее на палец, чтобы управлять шеей девушки. Она изобразила сопротивление, но охотно сдалась и наконец облизала его указательный палец; тогда он отпустил цепочку и снова положил руку ей на бедро. Бармен делал вид, что очень занят чем-то другим, а гостям было не до них; казалось, за парой никто не наблюдает, впрочем, их поведение не слишком бросалось в глаза. У меня возникло чувство, что мужчина контролировал ситуацию; не заходил слишком далеко, чтобы не спровоцировать возмущение, но буквально балансировал на краю. Жадно и небрежно одновременно, он несколько раз затянулся сигаретой и бросил ее в пепельницу, где она продолжала дымить, пока ее не убрал бармен. Он поскреб ботинками по ножкам барного стула и погладил Даниэлу по спине; она опустила голову и сидела, не двигаясь, прижимая голые локти к узкой талии. Она выпила еще бокал шампанского, совершенно не беспокоясь о том, что я прекрасно видела и узнавала ее черты – в зеркале и иногда в профиль. Пока мужчина расплачивался, она залезла в сумочку и подкрасила губы, а потом оба ушли; она покачивалась на высоких каблуках, он приобнял ее за талию, портье открыл перед ними дверь, и я услышала снаружи звук мотора; определенно, вечер для этой парочки еще не закончился.

* * *

Фотографии просто ужасны. На самой невинной Даниэла лежит, раздвинув ноги, на кровати с черным бельем и держит на колене плюшевого мишку. Она улыбается, словно полоумная; пластмассовое кольцо на пальце, золотая цепочка на талии и полное отсутствие одежды. На другом фото она изображает собаку; на ней кожаный ошейник, и она стоит на коленях; ее снимают сзади, но она повернулась к камере лицом и высунула язык. Она запечатлена сзади на многих фотографиях, видны светло-рыжие тонкие волосы, беспорядочно спадающие на плечи; она лежит на черной постели с раздвинутыми и с сомкнутыми ногами; на одном снимке на ее заду сидит плюшевый лягушонок и ухмыляется в камеру. Это любительские снимки; тени виднеются там, где их быть не должно, и даже кожа этой юной девушки почему-то выглядит неровно, словно не выдерживала сияния вспышки. Фотографии сделаны небрежно, несмотря на все старания с позами и мягкими игрушками; если бы голой была не Даниэла, я бы посчитала их смехотворными, безвкусными, возможно, даже неуклюжими и дешевыми. Но это моя дочь держит игрушку между ног, позирует в ванне с резиновыми утятами на груди и облизывает морду плюшевому медведю. Это моя дочь, Даниэла, которой исполнится через месяц восемнадцать и которой я почти ничем не могу помочь.

Я слышала по утрам, как поворачивается в замке ключ и как она устало поднимается по лестнице; видела тени у нее под глазами, но не знала, что делать. Когда она заговорила о том, что хочет переехать до окончания школы, я отвела ее в свою комнату; я сказала, что знаю про мужчину, с которым она проводит ночи, и если она не хочет потерять бабушку, пусть будет так добра изображать школьницу еще какое-то время. Она не стала спрашивать, откуда я знаю, просто прошла мимо меня в ванную и включила воду, но, судя по ее поведению, угроза подействовала. Я была вне себя от тревоги и горя; у нас никогда не было взаимопонимания, мы вообще, по сути, друг друга не знали, но осознание, что моя дочь Даниэла попала в руки этого сутенера, сводило меня с ума. Я рассказала все Ренате, которая уже была на седьмом небе от счастья и готовилась к переезду в М., и она, не задумываясь, ответила: «Так поговори с ним». Этот вариант действительно показался мне самым разумным. Я не ждала многого, но надеялась на своеобразную очную ставку – женщина из спального квартала и мужчина из преступного мира, которая, возможно, заставит его держаться подальше от ее дочери. Я надеялась, что, если буду вести себя по-мещански, он может потерять к Даниэле интерес; возможно, даже признает, что их «связь» – ошибка, а у Даниэлы другая жизнь и ею двигала лишь подростковая жажда покинуть свой мир – один раз, на пробу. А может, получится его запугать, если достаточно четко донести, что я не собираюсь больше этого терпеть и приму меры. Это все было не слишком оригинально. Но я видела того мужчину. И понимала, что деньги ситуацию изменить не смогут.