Лихое время. "Жизнь за Царя" - Евгений Шалашов

– Яков! Лук-то у тебя с собой? – спросил воевода, хотя вопрос был лишним – наставник никогда не расставался ни с саадаком, ни с саблей. Холоп вообще считал, что пищали да пистоли – это так, баловство. Вот лук – это да! И бьет дальше, и попадает точнее. Котов был с ним согласен – пока стрелец наводит ружье, холоп успевал засадить три стрелы. Но вот одна беда – нужно долго учиться.

– За крышей присмотри, – показал воевода на плоскую стену-крышу, с которой могли и шарахнуть чем-нибудь.

– Понял, – кивнул Яков, одним движением открывая крышку саадака и извлекая лук. Одна стрела наложена на тетиву, две в руке и еще две в зубах. Александр Яковлевич подошел к калитке и опять постучал в закрытое оконце.

– Базарбай, ты меня слышишь? – ласково спросил он.

Окошечко отворилось и из-за решетки выглянуло перекошенное лицо хозяина.

– Можешь пушку тащить – не открою! – стоял на своем упрямец.

– Ну и не открывай. На хрен мне твоя лачуга не нужна. Будка собачья! Только собакам в ней жить. И сам ты – пес шелудивый, собака страшная!

Глаза татарина выкатились из орбит.

– Сам ты собака русский. И ты, и отец твой, и мать твой собака. У-у!!!

«Лучше бы Якова ругаться отправить!» – поморщился воевода, но было поздно – сам начал, самому и заканчивать. Набрав в рот воздуха, воевода выдал:

– Мать твоя – свинья непутевая. Я твою мать кутым и сестру твою кутым. И тебя кутым! Баба ты, а не мужик. И не кутак у тебя между ног, а ам! Базарбай, кутак барма? Кутак – йок! Ам – терма! Если ты мужчина, а не свинья, выходи ко мне.

Воевода и сам не знал, что означают слова. Вроде ругательства. Татарские, нет ли, хрен его знает, но Базарбай завопил и принялся отмыкать засовы.

– Живым! – приказал воевода.

Базарбай, мешая русские и татарские ругательства, кинулся на обидчика с саблей. Зашедший сбоку Леонтий одним рывком ухватил татарина за шиворот, развернул его вполоборота и отобрал саблю. Прикрываясь караванщиком, как щитом, дворянин заскочил через распахнутую калитку во двор. Следом за ним – Яков, державший наготове лук, а потом и стрельцы. Последним вошел воевода. Возле ворот стояла кучка татар в драных халатах и лисьих малахаях. Не то – шестеро, не то – семеро. За их спинами толпились вооруженные купцы и их слуги. Всего человек тридцать. Татары держали луки, но никто не стрелял, опасаясь задеть хозяина.

По спине Котова прокатились холодные капли. Понятно – стрельцы успеют одним залпом выкосить не только татар, но и купцов, но, умирая, каждый из лучников успеет спустить тетиву. Вот только умирать никто не спешил, потому те и другие медлили. «Лишь бы не дрогнул кто…» – подумал Котов, надеясь обойтись без кровопролития.

– Кто старшой? – поинтересовался воевода, остановив взгляд на толстопузом бусурманине, у которого и халат был новее, и лиса на малахае не тертая. – Давай, сотник, попробуем миром договориться.

– Хазаина отпусти, – потребовал татарин, помягчев взглядом. Чувствовалось, что бусурманину польстило, что назвали «сотником». Десятник, в лучшем случае.

– Скажи своим, чтобы луки опустили, – улыбнулся воевода. – Мы тогда хозяина отпустим и пищали уберем. Вишь, сколько людей безвинных пострадать может.

Татарин быстро окинул взглядом двор. Было заметно, что в башке, отродясь не мытой, шевелятся мысли – восточные купцы, будь они турки или персы, но на помощь единоверцам придут. Но опять же гололобый знал, что сотворит картечь!

От купцов отделился невысокий благообразный человек в дорогом халате и зеленой чалме – купец Хаджа Камиль, самый уважаемый среди восточных гостей. Он же был местным кади – кем-то вроде муллы и судьи. Хаджа Камиль сказал что-то десятнику. Толстопузый огрызнулся, не соглашаясь, но турок повысил голос, и татарин сник. Повернувшись, гортанно отдал приказ, и подчиненные нехотя опустили луки.

Что воеводу удивляло, так это то, что все бусурмане понимают друг друга. Хаджа Камиль был турком, но его речь понятна и крымчакам, и волжским татарам. Сам Яковлевич, когда жил у немцев, удивлялся, что немец из Штудгарда не может объясниться с земляком из Магдебурга. Давно хотел поговорить об этом со знающими людьми, но недосуг.

Когда помятый и злой хозяин караван-сарая отошел, Котов махнул стрельцам, а те сняли мушкеты с бердышей.

– Ну, теперь и поговорить можно, – удовлетворенно сказал воевода.

– Чево ты хочешь? Зачем пришел? – злобно ощерился Базарбай.

– Ты, Бориска, не позабыл, что я в здешней слободе воеводой поставлен? – приосанился Котов. – Стало быть, за порядком и за законами следить должен. А ты закон нарушаешь.

– Какой такой закон? Ничего я не нарушал!

– Закон покойного государя нашего Бориса Федоровича о том, что никто холопами владеть не вправе, кроме их господ. А продавать нельзя, окромя как сам холоп по купчей грамоте заложится, – веско изрек воевода и протянул руку: – Грамоту купчую покажи.

– Царь Борис умер давно. Никто его законы не исполняет, – ухмыльнулся татарин.

– Умер царь, не умер, а законы никто не отменял, – спокойно возразил Котов. – Я за все царство-государство не ответчик. Я тут, в Рыбной слободе, поставлен, и с места меня пока никто не согнал. Стало быть, должен законы исполнять. Мне донесли, что у тебя, Базарбай, на дворе девки незаконно содержатся. Если купчей нет, то я должен этих девок у тебя отобрать и вернуть в первобытное состояние, а тебя суду предать. По закону могу у тебя все имущество отобрать, а тебя в батоги бить! Понял?

– Вы, Александр-эфенди, плохо делаете, – вмешался в разговор турок. – Почтенный Базарбай – хозяин постоялого двора. А на постоялом дворе, равно, как в посольстве, свои законы действуют.

– Господин Камиль, – усмехнулся воевода, поднаторевший в таких делах. – Караван-сарай – русская земля! Если бы Базарбай был турок или там хоть крымчак, то мы бы еще поспорили. Только хозяин-то из казанских татар будет. А Казань-то она еще при Иоанне Васильиче русской стала.

– Ты этих девок видел, а? – ухмыльнулся хозяин, слегка успокоившись.

– Люди видели, – пожал плечами воевода. – Я, Базарбай, могу весь твой двор кверху задом поставить! – пообещал Александр Яковлевич и пригрозил: – А за то, что ты воеводу впускать не хотел, еще штраф заплатишь!

Хозяин поскучнел лицом. Знал, что если воевода сказал, – так и сделает. Однако продолжал упорствовать:

– Девки русский я у братьев купил. Серебром платил, вот. Купчих никаких нет, не нужны нам купчие. А где они девок взяли – их спрашивай. Тангу за девку отдал, мой девка! А штраф какой – скажи, уплочу!

На выручку собрата по вере поспешил Хаджа Камиль.

– Почтенный Александр-эфенди, – сказал турок. – Наш хозяин не имел злого умысла. После вечерней молитвы все правоверные должны ложиться отдыхать.

– Да на здоровье! – улыбнулся воевода. – Девок отдайте, а потом – спи, отдыхай…