Майор и волшебница - Александр Бушков

– Да были, – вздохнул я. – И немало… Линда, давай не будем об этом, что-то мы очень уж серьезную тему выбрали…

– Как скажешь, – покладисто согласилась Линда. – Можно я буду называть тебя Теодор?

– Конечно, – сказал я. – Ну какой я тебе теперь «господин майор»? Теодор – и всё тут…

Линда потерлась щекой о мое плечо и вдруг спросила с хорошо скрытым волнением:

– Теодор… Я смогу остаться с тобой?

Я медлил, сколько мог, но все же вынужден был сказать:

– Нет.

Она пытливо глянула мне в глаза:

– Ты не хочешь?

Линда лежала, тесно прижавшись ко мне, и я чувствовал, как она напряглась, как колотится ее сердце.

– Не во мне дело, – сказал я. – Будь моя воля, я бы с тобой не расставался, сколько возможно. Только от моих желаний ничего не зависит. Абсолютно ничего. Я тебе кратенько изложу ситуацию. Жизнь свое берет и на войне. У многих старших офицеров есть… постоянные подруги. Только это всегда девушки, которые тоже служат в армии. Правда, здесь, в Германии, появились и другие. Девушки, которых угнали сюда на работу из Советского Союза… а то и других стран, в свое время оккупированных вермахтом. На них тоже, в общем, смотрят сквозь пальцы, хоть и не везде. Но вот немки… Понимаешь, есть строгий приказ с самого верха: не поддерживать известных отношений с немками, пусть сами они сто раз согласны…

– А разве можно это полностью проконтролировать? По-моему, просто нереально…

– Умница, – сказал я. – Все сходит с рук, если начинается роман между офицером на постое и хозяйкой. Никакие комиссары с кинжалами в зубах не устраивают облавы и никого не ловят с поличным. Действительно, нереальная задача… Но я-то не у тебя на постое, ты ездишь со мной. Не так уж мало людей видели, как ты садилась ко мне в машину там, у моста. Ну, предположим, мои шофер и ординарец – люди надежные, болтать не станут. А вот за остальных ручаться никак нельзя. Рано или поздно по дивизии пойдут разговоры, что я вожу с собой немку. Как только это дойдет до начальства и военной контрразведки, да и до комиссаров…

– И что тогда с нами будет? – спросила Линда с нескрываемой тревогой, все такая же напряженная.

– С тобой как раз ничего, – усмехнулся я. – Всего лишь отправят на все четыре стороны.

– Хорошенькое «всего лишь», – грустно сказала Линда. – Опять идти в неизвестность…

– Но ведь не избежать этого, если за нас возьмутся…

– А что будет с тобой? Мне так не хочется, чтобы с тобой случилось что-то плохое…

– Со мной… Уж безусловно не расстреляют, даже под военный трибунал не отдадут и уж точно в Сибирь не сошлют. Но неприятности у меня, тут и думать нечего, будут очень серьезные…

И машинально прикинул: вполне вероятно, в другой части за столь вопиющее нарушение приказа Верховного можно было бы и загреметь в штрафбат. Здесь, в нашей дивизии, до такого наверняка не дойдет: я на хорошем счету, и нет у меня откровенных недоброжелателей, которые с удовольствием воспользовались бы удобным случаем украсить моей персоной ряды штрафбата. Но все равно, неприятностей будет выше крыши и еще полстолька…

– И что же, ничего нельзя сделать? Совсем ничего? – спросила Линда прямо-таки жалобно.

– Ты же дочь офицера, потомственного военного, – сказал я. – Должна понимать, что такое приказ, особенно исходящий из самых верхов. Похоже, придется пустить в ход идею, которая у меня еще у моста родилась. Помнишь, я тебе говорил про безопасное место, где можно тебя устроить?

– Помню, конечно. Но разве такие сейчас есть?

– Ты знаешь, немного, но есть. На твое везение, здесь католические районы, да и ты католичка. – Я коснулся указательным пальцем висевшего у нее на шее золотого католического крестика. – Ответ простой: женский монастырь. Согласись, это гораздо лучше, чем брести в полную неизвестность. Мои ребята пристроили в один такой девчушку лет шести. Беженцев обстреляли самолеты, явно не наши, другие, мать убили, она осталась на дороге одна-одинешенька…

– Действительно, лучше монастырь, чем дорога в никуда, – подумав, заключила Линда. – Вот только… Семилетнюю монахини взяли; а вот возьмут ли девицу девятнадцати с небольшим? В такие-то жестокие времена…

– Пущу в ход все свое дипломатическое искусство, – сказал я бодро. – Никогда не выступал в роли дипломата, но думаю, у меня получится. В конце концов, продуктов им можем подбросить, керосину, того-сего. Тебе в приданое, чтобы не смотрелась нищей побирушкой.

– А где такой монастырь? Я раньше монастырями как-то не интересовалась, я же говорила, Теодор, что католичка я довольно нерадивая. Как и отец. Вот мама…

– Завтра обязательно узнаю. Церковь здесь есть, значит, и священник наверняка на месте. Сколько идем по Германии, не знаю случая, чтобы священники подавались в беженцы. Уж он-то должен знать.

– Мне так не хочется с тобой расставаться…

– Думаешь, мне хочется? Но так уж жизнь складывается. Жаль, что ты немка… – в некоем приступе озарения я повторил медленно, раздумчиво. – Жаль, что ты немка… Однако есть кое-какие обстоятельства.

– Теодор! – воскликнула Линда с явной радостью. – Ты что-то придумал, да? У тебя стало такое лицо, в любом случае безнадежности в нем нет…

– Точного плана у меня нет, – сказал я чистую правду. – А вот наметки кое-какие появились. Знаешь, что самое занятное? Идея достаточно авантюрная, чтобы закончиться успешно…

– Теодор…

Линда прильнула к моим губам долгим поцелуем, я обнял ее, и разговорам пришел конец.

…С утра я и занялся совершенно личными делами – благо не было пока неотложных служебных. Дежурный по батальону доложил, что все спокойно, происшествий нет. В свой кабинет за телефон я посадил капитана Анжерова, сказал ему, что обязанности коменданта города заставляют ненадолго отлучиться, и объяснил, куда посылать за мной Васю, если я вдруг срочно понадоблюсь штабу дивизии. И поехал с Кузьмичом в церковь.

Как я и рассчитывал, священника, отца Губерта, я застал в его домике рядом с церковью – маленький был домик, одноэтажный, жилище беглого врача, где мы разместились, по сравнению с ним выглядело сущими хоромами.

Мне понравилось, как он держался – ни страха, ни подобострастия, а у большинства немцев, когда они с нами сталкивались, именно эти чувства и преобладали. Ну, такова уж была, надо полагать, его жизненная установка. Нецерковный народ давно уже породил поговорку «От судьбы не уйдешь», а он, надо полагать, жил по принципу «На все воля Божья». Мне пришло в голову, что он наверняка знаком с баронессой фон Хальсдорф, оба ведь принадлежат к здешнему «высшему обществу». Но спрашивать я, разумеется, не стал.

Он немного удивился делу, по которому я пришел, по глазам видно, но лишних вопросов не задавал, а на мои отвечал обстоятельно и охотно. Извинился даже, что вынужден меня разочаровать: ближайший женский монастырь (сестер-урсулинок, уточнил он) располагался не так уж и далеко, километрах в девяноста, но на территории, занятой пока что немцами. И поторопился объяснить (очевидно, предполагал, что я об этом попрошу, хотя я и не собирался): сам он, к превеликому сожалению, принять у себя девушку не может: он уже принял два семейства беженцев – старуху, двух женщин и четверых детей, места нет совершенно, да и с продуктами… (он помолчал, многозначительно разведя руками.)