Линия мести - Марина Серова

Я задумалась, потом покачала головой.

— Нет, с виду она абсолютно нормальной была, — наконец признала я. — Ничего такого, никаких панический атак, страхов…

— С кем еще Аня общалась, помимо вас? Она разговаривала со своим братом? — продолжал расспрашивать меня следователь.

Я снова отрицательно покачала головой.

— Нет, Андрея, брата Ани, перевели в общую палату недавно, и он сам не знал о том, что его сестра исчезла. А по поводу других пациентов вам лучше узнать у медсестер. Когда меня перевели в общую палату, мы с Аней находились одни, соседок не было.

— А ночью, когда пропала Аня, вы не слышали ничего странного? Шорохов, звуков, шагов?

Я сообщила следователю, что в ту ночь мне снился кошмар и под воздействием снотворных или других лекарств, которые мне выписал врач, я не просыпалась. Я рассказала Федору Константиновичу все подробности того утра, когда обнаружилось исчезновение Ани, он задал мне несколько уточняющих вопросов. Как я поняла, из разговора со мной ему ничего не стало ясно — следователь несколько раз спросил меня, не помню ли я что-то необычное, но, к сожалению, я ничем не смогла ему помочь. Не вспомнила я и подробности своего ранения, что огорчило меня еще сильнее. В конце концов, Федор Константинович попросил меня сообщить ему через врача, если я что-то вспомню, а после пожелал скорейшего выздоровления и пообещал ничего не рассказывать медперсоналу о том, что я на самом деле телохранитель. На этом наш разговор закончился, Федор Константинович вызвал медсестру, и та проводила меня до палаты.

На перевязке почему-то был в этот раз Степан Сергеевич. Не помню имени врача, который мне перебинтовывал плечо обычно, но, увидев своего лечащего доктора, я немного удивилась. Степан Сергеевич казался серьезным, я бы даже сказала, встревоженным. Обычно он всегда приветливо здоровался со мной, но сегодня его тон был каким-то официальным, а голос — чужим и глухим.

— Садись, Женя. — Он кивнул на стул. Я опустилась туда, куда он велел.

Я хотела спросить врача, что случилось, но почему-то не стала задавать этот вопрос. Стала терпеливо ждать, когда он приступит к перевязке.

Степан Сергеевич подошел ко мне и пристально взглянул мне в глаза. Я ответила ему недоуменным взглядом. Врач ничего не сказал, а приступил к развязыванию бинтов. Боли в плече я не чувствовала — рана заживала быстро, и я решила поинтересоваться, когда меня выпишут.

— Скажите, сколько времени я еще пробуду в больнице? — нарушила я молчание.

Степан Сергеевич снова посмотрел на меня, и на этот раз в его взгляде я прочла грусть. Мне стало не по себе.

— Почему вы не отвечаете? — уже громче проговорила я. — Скажите хоть что-нибудь!

— Если операция пройдет успешно, то думаю, еще месяц или два вы у нас полежите, — наконец со вздохом произнес врач. — Медлить нельзя, и так время уже потеряно…

— Какая еще операция? — не поняла я. — Я вас не понимаю…

— Женя, постарайтесь отнестись к тому, что я скажу, спокойно, — тихо продолжал Степан Сергеевич. — К сожалению, вашу руку спасти не удастся, заражение и так слишком сильное, оно может распространиться на все тело. Женя, у вас гангрена…

Я перевела взгляд на свое плечо и не смогла удержать вопль ужаса. Вся моя рука, начиная от раненого плеча и до кисти, была жуткого иссиня-черного цвета, а пальцев я вовсе не чувствовала. Я рассматривала собственную руку так, словно это была не моя рука, а какой-то нелепый нарост, который не мог быть моей рукой! Неужели ничего нельзя сделать? Неужели я лишусь руки? Что теперь со мной будет?

Я резко открыла глаза и уставилась в темноту. Пошевелила пальцами левой руки, потом подняла раненую руку и постаралась разглядеть ее. Но из-за того, что в палате не горел свет, я не смогла понять, какого цвета моя рука. Правой дотронулась до лба, вытерла холодный пот. Слава Всевышнему, что это только сон! Очередной ночной кошмар. Но пока я не удостоверюсь, что с моей левой рукой все в порядке, что кожа нормального телесного цвета, я не успокоюсь.

Я приподнялась, опираясь на здоровую руку, взяла с тумбочки телефон. Половина второго ночи… Но в туалете и в коридоре должен гореть свет, я только выйду, посмотрю на свою руку, и…

Не хочется мне сегодня больше спать. Я не желаю видеть очередной кошмарный сон и просыпаться потом в холодном поту. Лучше и вовсе не спать, чем так.

Не боясь никого разбудить — в палате я по-прежнему находилась одна, ко мне никого не подселили, — я вышла в коридор. В неярком свете тусклой лампочки я поднесла левую руку к глазам и внимательно изучила кисть. Оглядела цвет пальцев, сравнила обе руки, потом закатала рукав футболки и оглядела левую руку до бинта. Никаких признаков гангрены, никаких покраснений или участков странного цвета — рука казалась полностью здоровой, если не считать наличия повязки. Я вздохнула с облегчением и опустила руки. Стало быть, очередной кошмар…

— Женя, почему вы не в палате? — услышала я вдруг голос Любови Романовны. Занятая изучением собственных рук, я даже не заметила, когда она подошла. Я посмотрела на медсестру, которая, хоть и казалась сонной и усталой, держалась бодро, словно совсем не хотела спать.

— Я… я… — Я постаралась подобрать нужные слова. Не хотелось говорить о ночном кошмаре и признаваться, что из палаты я вышла только потому, что желала удостовериться в отсутствии у себя гангрены. — Мне нужно в туалет.

— А, иди, — милостиво разрешила мне медсестра. — Только не мешай там Анне Викторовне, она полы моет.

Я кивнула и побрела в сторону туалета, пытаясь вспомнить события прошедшего дня, чтобы как-то перебить кошмар. Вроде мы с Андреем играли в шахматы, я ходила черными фигурами… В первую партию я поставила ему мат, во вторую была ничья. Странно, что ничья — обычно я всех обыгрываю в шахматы, но Андрей оказался сильным противником. Это меня не рассердило, а наоборот, обрадовало. Не люблю слабых игроков — с ними скучно. Никакого удовольствия от игры, а вот Андрей заставил меня изрядно поломать голову.

Потом… потом мы прервали игру, потому что приехала мать Андрея. Ее вроде зовут Виктория Алексеевна. Андрея позвали на свидание, а я осталась в общей гостиной. Мне не хотелось идти в палату, но затем я внезапно подумала, что мать Ани, скорее всего, заберет ее вещи. А я ведь хотела осмотреть их, вдруг найду там что-нибудь. Может, девушка вела личный дневник или что-то подобное?

Помню, в палате я быстро перерыла все тетради своей бывшей соседки, но не нашла там ничего, похожего на интимные записи. Единственной вещью, не относящейся к учебным предметам (вероятно, в больнице Аня неустанно готовила домашние задания), был небольшой ежедневник, в который девушка записывала список дел на день. Скорее всего, записи она делала утром — я прочла несколько. В основном она писала, какие конспекты надо прочитать, сколько времени отвести на рассказы на английском языке. Аня помечала названия тех произведений, которые она уже успела прочесть. Сугубо деловой ежедневник — никаких пометок о том, что происходило лично с ней, никаких записей о ее настроении. В книге, которую читала моя соседка до исчезновения, тоже не было ничего полезного для меня — только закладка на сто пятой странице.