Пиранези - Сюзанна Кларк

Пророк упомянул четыре имени. Или, точнее, три имени и одно описание («смазливый молодой итальянец»). Это значительно расширило мои познания о Мире. Даже если бы Пророк ничего больше не сообщил, его слова все равно были бы бесценны. Он указал, что три имени принадлежат мертвым (Стэн Овенден, Сильвия Д’Агостино и «смазливый молодой итальянец»). Статус «бедного Джеймса Риттера» был мне пока не ясен. Следовало ли понять Пророка в том смысле, что «бедного Джеймса Риттера» надо тоже относить к Мертвым? Или он соотечественник Пророка из Дальних Залов? Этого я сказать не мог.

Столько вопросов! Я жалел, что не задал их Пророку, но не корил себя. Он появился так внезапно. Я был совершенно не готов. Лишь сейчас, в одиночестве и спокойствии, я переварил полученные сведения.

Кеттерли по-прежнему думает, будто тут сохраняется мудрость древних?.. Он никогда его [Великое Тайное Знание] не найдет. Оно не здесь. Его вообще нет.

Я был счастлив, что моя правота подтвердилась. Быть может, даже немножко чересчур гордился собой, но не мог совладать с этим чувством. Как слова Пророка повлияют на мою дальнейшую работу и сотрудничество с Другим, я пока не решил.

Из разных слов, сказанных Пророком, следовало, что они с Другим были когда-то знакомы. Пророк называл Другого «Кеттерли» и сказал, что тот был его учеником. Однако Другой никогда не упоминал Пророка. Я несколько раз говорил с ним о пятнадцати людях в Мире, и он ни разу меня не поправил: «Пятнадцать – неверное число! Я знаю еще одного!» И это странно (особенно если вспомнить, как он любит возражать мне по любому поводу). Однако Другой никогда не стремился узнать, сколько людей когда-либо жило в Мире. Это область, в которой наши научные интересы расходятся.

Чем ближе номер шестнадцать, тем опаснее будет Кеттерли.

Я никогда не замечал за Другим ни малейшей склонности к насилию.

Тебе стоит подстраховаться – убить его или что-нибудь в таком роде.

А вот Пророк определенно человек жестокий.

Знаешь, я не жалею, что отказался тебя принять, когда ты просил о встрече. Твое письмо… Мне показалось, что писал наглый сопляк. Наверное, ты таким и был.

Из всего сказанного Пророком эти слова были самыми непонятными. Я никогда не писал ему писем. Да и как я мог ему написать, если только вчера узнал о его существовании? Возможно, ему писал кто-то из Мертвых – Стэн Овенден или бедный Джеймс Риттер, – а Пророк меня с ним спутал. Либо пророки воспринимают время иначе, чем остальные люди. Быть может, я напишу ему письмо в будущем.

Запись от Двадцать четвертого дня Седьмого месяца в Год, когда в Юго-западные Залы прилетел Альбатрос

Естественно, мне не терпелось рассказать Другому о встрече с Пророком. Надо известить его, что Пророк намерен указать 16 путь в наши Залы. Между пятницей (когда я встретил Пророка) и сегодняшним днем (когда должен встретиться с Другим) я искал Другого повсюду, но нигде его не нашел.

Сегодня утром я вошел во Второй юго-западный Зал. Другой был уже там, и я сразу увидел, что он чем-то сильно взволнован. Лицо его потемнело от гнева, и он, засунув руки в карманы, нервно расхаживал взад-вперед.

– Я должен рассказать тебе нечто важное, – начал я.

Он только отмахнулся.

– Это подождет. Мне надо с тобой поговорить. Я должен кое-что сообщить тебе про номер двадцать два.

– Про кого?

– Про моего врага, – ответил Другой. – Того, кто сюда идет.

– Ты про номер шестнадцать?

Пауза.

– Ах да. Конечно. Номер шестнадцать. Я не могу упомнить, что ты как называешь. Так вот, я кое-чего тебе не сказал. На самом деле номер шестнадцать интересуется тобой.

– Да! – воскликнул я. – По удивительному совпадению мне это уже известно. Понимаешь…

Однако Другой перебил:

– Если номер шестнадцать придет – а я начинаю подозревать, что такое вполне возможно, – то искать он будет тебя.

– Да, знаю. Но…

Другой затряс головой:

– Пиранези! Слушай меня! Номер шестнадцать попытается с тобой заговорить. Сказать тебе такое, чего ты не поймешь, но, если ты это допустишь, если позволишь номеру шестнадцать к тебе обратиться, последствия будут чудовищные. Если ты выслушаешь то, что хочет сказать тебе номер шестнадцать, тебя ждет страшное. Безумие. Ужас. Я уже видел, как это бывает. Номер шестнадцать может сгубить твой рассудок тем, что просто с тобой заговорит. Сделать так, что ты усомнишься в свидетельстве собственных глаз. Усомнишься во мне.

Я был потрясен. Мне и в голову не приходило, что возможна такая гнусность. Это приводило в трепет.

– Как мне себя защитить? – спросил я.

– Делай, как я сказал. Прячься. Не позволяй номеру шестнадцать тебя увидеть. А главное, не слушай, что говорит номер шестнадцать. Это вопрос жизни и смерти. Пойми, ты особенно уязвим для… для влияния, которым обладает номер шестнадцать, поскольку и без того психически неуравновешен.

– Психически неуравновешен? – спросил я. – О чем ты?

По лицу Другого прошла тень раздражения.

– Я уже тебе говорил. Ты забываешь. Повторяешься. Мы об этом беседовали неделю назад. Только не говори мне, что уже забыл.

– Нет, нет. Не забыл, – ответил я, а про себя подумал, не изложить ли теорию, что память подводит его, а вовсе не меня. Однако я чувствовал, что сейчас не время заводить этот разговор.

– Так вот. – Другой вздохнул. – Это не все. Я кое-что еще должен тебе сказать. Пойми, пожалуйста, что для меня это так же тягостно, как и для тебя. Если я обнаружу, что ты говорил с номером шестнадцать и отравлен безумием, то сам окажусь в опасности. Ты ведь понимаешь? Это будет значить, что ты можешь на меня напасть. И даже почти наверняка нападешь. Номер шестнадцать будет подстрекать тебя к тому, чтобы мне навредить.

– Навредить тебе?

– Да.

– Какой ужас!

– Еще бы. И к тому же остается вопрос твоего человеческого достоинства. Ты обезумеешь, впадешь в жалкое состояние, а это унизительно. Ведь ты же не хочешь таким стать?

– Не хочу, – ответил я.

– Так вот. – Он набрал в грудь воздуха. – Если я увижу, что ты сошел с ума, то почту своим долгом тебя убить. Ради нас обоих.

– Ой! – вырвалось у меня. Такого я не ожидал.

Наступило короткое молчание.

– Но может быть, если мне помочь, я со временем выздоровею?

– Маловероятно, – ответил Другой. – И в любом случае я не хочу рисковать.