Дамир. Любой ценой - Юлия Бонд

– Ну, зачем?! – хмурю лоб. – Это лишнее, честное слово. Заберите.

– Деточка, не обижай старушку. Ты всегда приходишь, в любое время. Лечишь меня. Возьми деньги. Здесь немного, но они от чистого сердца. Купишь сыну молоко или конфеты.

Я улыбаюсь. Обнимаю женщину за плечи и шепчу на ухо:

– Спасибо. Куплю молоко.

Прощаюсь. Выхожу из квартиры и спускаюсь по лестнице на один этаж ниже.

Стучу в дверь.

Слышится шарканье ног, голоса. Мамы и... Мужской. Низкий, с едва уловимым акцентом.

Сердце пускается вскачь. По спине бегут мурашки. Противные. Колючие. К горлу подкатывает ком.

Распахивается дверь:

– Привет, – на бодром лице сверкает улыбка. Давид тянет ко мне свои руки, но я оттрёпываю назад. – Динусик…

– Здрасьте.

Отталкиваю Давида в сторону. Захожу в квартиру. Снимаю обувь и направляюсь в ванную комнату, чтобы помыть руки. Он следует за мной. Проходит внутрь, запирает дверь на щеколду.

Смотрит выжидающе, а затем виновато опускает взгляд. Тяжело дышит.

– Поговорим? – робко произносит.

– Ладно. Подожди.

Открываю дверь и выхожу в коридор. Прошу маму одеть Саньку и погулять с ним на улице полчаса. Пока мама собирается на прогулку, я вожусь возле газовой плиты. Ставлю чайник. Делаю бутерброды.

Давид молча наблюдает за мной. Резко подскакивает на ноги. Уходит.

Возвращается с огромной вязанкой цветов.

Розы. Красивые. Метровые. Розового цвета.

– Это тебе, – пытается улыбаться, но фальшивит. На лице дрожит мускул, а в глазах читается сплошная грусть.

– Не стоило.

Я так и не принимаю букет. Просто отворачиваюсь к Давиду спиной. Продолжаю нарезать колбасу, сыр, хлеб.

– Голоден? – спрашиваю, не оборачиваясь.

– Да, – выдыхает.

– Тогда, может быть, суп? Есть картофельное пюре. Котлеты. Могу приготовить салат или…

Давид не даёт закончить предложение. Резко хватает меня за запястье, тянет на себя.

Я чуть не раню его ножом. Лезвие проходит вблизи живота. Один сантиметр!

Смотрим друг на друга. Кладу нож на стол.

– Конфетка, я очень сожалею…

Прикладываю к его губам палец:

– Молчи. Ни слова, пока не уйдёт моя мама.

Он кивает головой. Отходит назад. Садится на стул. Зарывается лицом в раскрытых ладонях.

– Котлеты. И картофель. Буду всё, – грустно вздыхает.

Мама прощается. Закрывает за собой входную дверь.

Остаёмся наедине, но молчим.

Хочется говорить, но…

С языка не слетает ни единого слова.

Это ночью было больно, а сейчас – пусто.

Не пойму ничего!

Разогреваю в микроволновке еду. Накладываю её на тарелку, ставлю перед Давидом.

– Поговорим? – спрашивает, заглядывая в мои глаза.

– Ешь. Потом поговорим.

И он ест. Молча.

Я наблюдая за ним, содрогаясь от импульсов, которые пронизывают моё тело с головы до пят. В сердце плачут струны. На надрыв.

Давид откладывает в сторону приборы. Поднимается на ноги и подходит ко мне. Опускается на колени. Кладёт голову на мои ноги, обнимает за бёдра, притягивая к себе.

– Дин, я не знаю, что должен сделать, чтобы ты меня простила. Я виноват. Не отрицаю. Не пойму, что на меня нашло. Разозлился очень. Не хотел верить ему…

– Что он тебе наплёл?

Мой голос дрожит. Руки – тоже. Даже не представляю, что мог сказать Дамир. Чем зацепил такого спокойного и уравновешенного Давида?

Или же…

В тихом болоте водятся черти?!

– Не сказал. Показал, – тянет Давид.

– Что показал?

– Твои фото. Видео. Много. Слишком…

К горлу подкатывает тошнотворный ком. Бледнею.

В голове стучит молот. Бьёт настоящим набатом.

Дина

– Ты действительно, – делает паузу. Поднимает взгляд. – Любила его или...

– Да, – коротко отвечаю. – Когда-то.

– Три года назад. Сказал он.

– Правду сказал.

– Почему ты никогда об этом не говорила?

Вздрагиваю.

Прикрываю глаза.

Набираю в лёгкие воздух.

Выдыхаю:

– Ты не спрашивал, да и не было в этом необходимости, пока не появился он. Я хотела тебе рассказать... Вчера. Хотела признаться, но не успела.

– Ты выглядела счастливой, – берёт меня за запястье, подносит к своим губам. Целует. – На фото. Почему расстались?

– Так получилось.

Хочу забрать свою руку, но Давид не позволяет. Крепко сжимает пальцы. Не оторвать!

– Дин, он же женатый.

– Я в курсе.

– И… Тебе всё равно? – выгибает бровь в дугу.

– Да. Мне всё равно на этого человека.

– Значит?.. – в чёрных глазах загорается огонёк надежды.

Загорается и тут же тухнет, когда я умудряюсь подняться на ноги, а затем произнести:

– Ничего не значит.

Дрожащей рукой снимаю с пальца кольцо. То, которое подарил Давид на помолвку. Красивое. Дорогое. Такого никогда у меня не было и не надо!

Не моё.

– Забери, – протягиваю перед собой раскрытую ладонь.

Давид бледнеет. Вскакивает с колен. Подходит ко мне. Смотрит на кольцо, на меня.

Резко хватает за плечи. Вонзает в кожу шурупы, а не пальцы.

– Диночка, не надо, – хаотично целует в макушку, лоб, виски. – Я же люблю тебя. Ты любишь меня. Всё наладится. Вот увидишь.

Я стою на месте, как неприкаянная.

Он целует, а мне...

Всё равно.

Он сделал больно. Значит, способен на её причинение, а я больше не хочу боли. Не хочу не из-за кого плакать, страдать. Единственный мужчина, из-за которого я согласна терпеть все земные и неземные муки – сын. Остальные – лесом. Все мимо!

– Давид, – зову охрипшим голосом. – Отпусти меня. Не сложилось. Не вышло. Так бывает. После всего мы не сможем быть вместе.

– Не сможем? Или не хочешь? Боишься, что он всегда будет рядом? Так не бойся. Больше я не позволю ему вмешаться в наши отношения.

– А больше и не надо!