Невообразимо далеко от дома - Павел Минка

«Ох-хо-хо! – застонал заказчик. – Если бы не ваш змей, такого бы не вышло! Я создавал моих детей добрыми, и если бы змей их не искусил, все было бы хорошо!»

«Постойте, давайте разбираться! – сказал я. – Вы создали ваших детей свободными, а это подразумевает и то, что они могут пойти по пути зла. Кроме того, как мне кажется, ваша дочь и без змея надумала съесть этих ваших яблок, а он лишь подтолкнул ее к этому, но никак не был инициатором. Она бы и без змея нашла повод дорваться до запретного плода».

«Как же я хотел, – не унимался, рыдая, старик, – чтобы мои дети были хорошими и примерными. Я вложил в них все самое лучшее, обеспечил им безбедное существование, дал отличное образование, а они выбросили меня из головы и решили, что я им совершенно не нужен».

«Так всегда бывает, – сказал я, – когда детей слишком балуешь. Кроме того, они у вас не такие уж и хорошие… Ремня им надо было дать в свое время!»

«Я не мог – меня могла бы лишить родительских прав Ювенальная Служба! Да и что вы имеете в виду, когда говорите, что мои творения, мои дети оказались не такими уж и хорошими?»

Старик был удивлен и одновременно подавлен. Но я понял, что почти убедил его в своей невиновности, и решил выложить последние аргументы… Хоть здесь мне все же и пришлось стать немного богословом и философом, все это было совершенно необходимо для того, чтобы побыстрей избавиться от недовольного заказчика.

«Посудите сами, – сказал я. – Они ведь не только вас обидели. Они и друг друга предали. Во-первых, самка изначально ставила себя выше мужа, считая его недоумком и немного презирая. А это уже не совсем нравственно. Если бы она считалась с ним, то не решила бы самостоятельно съесть эти яблоки. А вот муж с ней считался (он ведь – порядочный подкаблучник!), он ей верил, но, поскольку умом он все-таки обделен, не только по доброй воле, но еще и по причине изрядной глупости сожрал огрызок после жены. Но потом он тоже был хорош, и когда вы спрашивали его, то перевел стрелки на жену, мол, это она во всем виновата. Так что они друг друга подставили, а не только вас предали. И змея бедного оклеветали, хотя он делал все, что соответствует его природе»

«И что же мне делать?» – захныкал старик. Мне стало его жаль. Но строгое решение напрашивалось само собой, и я озвучил его:

«Не волнуйтесь, об этом мы уже позаботились! – с гордостью сказал я, добродушно похлопывая заказчика по плечу. – Вам нужно просто изгнать из рая своих детей. Как же хорошо, что мы не сделали рай на всей планете, иначе изгонять было бы их некуда! Так что не зря я тогда настаивал вам на своем проекте… Так вот, изгоните из рая провинившихся сорванцов, и это будет прекрасным уроком для них, потому что за пределами рая, поверьте мне на слово, жизнь не покажется им малиной! – в этом сомневаться не стоило, потому что делали мы все за пределами рая на тяп-ляп. – Далее: изобретите патриархат и накажите самку им. Это чтоб больше не задирала нос. А муж пусть добывает в поте лица своего пропитание. И вообще занимается всем на свете, кроме родов. Роды оставьте самке».

Заказчик помрачнел, но, кажется, согласился с таким приговором. Одним взмахом руки он изгнал людей из рая.

«Но почему они так поступили?» – спросил он, утирая платком слезы.

И тут я изобрел социологию. Иначе было нельзя, ведь чтоб полностью объяснить происходящее, нужна была какая-нибудь подходящая штуковина вроде социологии.

«Потому что, – сказал я, – есть социальные законы. Это законы поведения в обществе. Они такие же универсальные и непреложные, как и физические. Чтобы понять поведение ваших сорванцов, надо обратиться к этим самым законам».

«Слушаю!» – сказал старик и внимательно посмотрел на меня.

«Объясняю, – начал я, выдумывая на ходу. – Есть, например, закон эгоизма. Суть закона такова: любой человек стремится к тому, чтобы удовлетворить свои личные интересы. Чужие интересы он будет удовлетворять лишь в том случае, если его принуждают или если они совпадают с его личными».

«Разумно», – несколько удивленно сказал старик.

«Вот, скажем, вы. Вы захотели создать планету. Это ваш личный интерес. Естественно, ваш интерес совпал с моим. И поэтому я откликнулся на ваш зов и сотворил Землю. А были случаи, когда нашего брата заставляли создавать тот или иной мир, причем ставили совершенно невозможные условия. Короче, тут либо совпадение интересов, либо принуждение. Третьего не дано».

«Я это понял!» – ответил старик.

«Так уж устроен человек, что ему вечно хочется урвать что-то для себя. Он стремится в соответствии с законом эгоизма к любому источнику блага для себя».

«Даже когда вредит себе? Есть же самоубийцы или те люди, которые способны пожертвовать собой во имя других».

Вопрос немного сбил меня с толку, но я тут нашел на него ответ.

«Отличное замечание! – сказал я. – Все дело в том, как рассматривать поступок, который принес вред существу. Мы с вами все-таки говорим о законах, а законы можно нарушать. Человек может во имя каких-то высших идеалов или из соображений морали пожертвовать собой или совершить какой-то другой поступок, несущий вред. Вред себе ради блага других. Такое поведение в определенных ситуациях я склонен рассматривать как нарушение закона. Но это моя позиция. Есть же теоретики (я выдумал таких несуществующих теоретиков на ходу), которые утверждают, что корень рассматриваемой нами проблемы лежит в том содержании, которое мы вкладываем в понятие вреда. Ведь то, что нам может казаться вредным, для другого покажется благом. Иными словами, у человека может быть личный интерес навредить себе – и в этом он видит благо».

«Мудрено очень», – почесал затылок старик.

«Ничего, – ответил я. – Со временем разберетесь… Но вернемся к вашим сорванцам. Все дело в том, что сама природа человека и состоит в том, чтобы урвать для себя что-то. Когда закон эгоизма действует максимально, человек превращается в эгоистическую тварь, которая готова на все, чтобы заполучить то, что хочет. Но действие этого закона можно сдерживать с помощью морали, например. Это в свою очередь влечет за собой то, что человек может отказаться во имя моральных ценностей от того, чтобы раздавить своего конкурента в борьбе за благо или, по крайней мере, к разработке относительно гуманных способов конкуренции, но за этим ограничением следует и определенное изменение в шансах на добычу. Моральные люди в этом плане находятся в худшем положении…»

«Как это?» – удивился старик.

«Представьте ситуацию. Вы и еще десять человек умираете от жажды в пустыне. Вы бредете в поисках воды. И тут вам на голову падает бутылка с водой, скажем, два литра. Вы можете отказаться от моральных принципов и попытаться урвать как можно больше. Или во имя любви и человеколюбия отказаться бороться за воду, но за это следует неминуемая смерть».

«Теперь понятно», – ответил старик.

«Так вот, вы решили, что во всем виноват мой змей, но вся беда в том, что вы не учли, что и в раю действуют социальные законы. И все дело как раз в этом законе эгоизма, а не в моем змее. Моральным, знаете ли, существо не рождается, хоть и есть какие-то генетические задатки. И как бы нас не ограничивали, запирая в золотой клетке, законы мироздания – незыблемы. И в любом нормальном существе живет эгоист, и уже от него зависит, как себя этот эгоист будет проявлять. Моральный рост, как говорят некоторые, и вытекает как раз из того, насколько тот или иной индивид сможет сдерживать в себе этого эгоиста».