Эволюция красоты. Как дарвиновская теория полового отбора объясняет животный мир – и нас самих - Ричард Прам

Фантастические перья и прихотливые брачные демонстрации аргуса долгое время служили наиболее ярким аргументом при обсуждении того, как возникла красота в природе, однако этим аргументом пользовались приверженцы диаметрально противоположных взглядов. Так, герцог Аргайльский в своем труде «Царство Закона» 1867 года издания упоминает узор в виде «шариков в ямках»[59] на маховых перьях аргуса как свидетельство божественного участия в творении. Дарвин, напротив, был убежден, что аргус – это свидетельство эволюции красоты путем выбора самками половых партнеров, и заключал, что «обладание [самкой аргуса] такой почти человеческой степенью вкуса представляет, без сомнения, удивительный факт»[60].

На протяжении столетия, когда теория выбора половых партнеров выпала из поля интеллектуального внимания, биологи испытывали сильные затруднения, пытаясь объяснить возникновение таких эстетических крайностей, как ритуал ухаживания аргуса. Уильям Биб говорил о теории Дарвина как об интеллектуально соблазнительной – «идеи Дарвина принадлежат к числу тех идей, которые нам, людям, было бы желательно принять»[61], – но абсолютно неубедительной. Учитывая его невысокое мнение о когнитивных и эстетических дарованиях самок фазанов, Биб просто не мог принять идею полового отбора: «Кажется невозможным согласиться с этим, как бы нам ни хотелось; я бы и сам хотел пойти на уступки, чтобы принять эту психологически привлекательную идею эстетики; но не могу»[62].

Как же тогда Биб объяснял эволюцию оперения и поведения самца аргуса? Никак. Вот его заключение: «Это один из тех случаев, когда нам следует набраться смелости, чтобы сказать: “Я не знаю”». Есть ирония в том, что человек, проведший целые годы в стремлении увидеть брачную демонстрацию этого поистине сказочного существа, а также многих других фазанов, счел предложенное Дарвином объяснение его красоты «невозможным». Таково реальное мерило интеллектуального поражения, последовавшего за неприятием Уоллесом дарвиновской теории полового отбора.

Впрочем, сегодня все биологи в целом принимают фундаментальную концепцию полового отбора. Так, существует полный консенсус в отношении того, что украшенное оперение и ритуальное поведение аргуса эволюционировали посредством половых предпочтений и желаний самок – то есть выбора полового партнера. Мы также согласны, что украшения возникают и эволюционируют потому, что особи обладают способностью и свободой выбирать себе партнеров и свой выбор они делают на основе предпочитаемых ими украшений у партнера. И выбирая то, что им нравится, особи в процессе эволюции изменяют одновременно и объект их желания, и форму собственных желаний. Это и есть истинный коэволюционный танец между красотой и влечением к ней.

В чем биологи не согласны между собой, так это в вопросе, эволюционируют ли половые предпочтения тех украшенй, которые предоставляют честную и практически значимую информацию – о хороших генах или непосредственных преимуществах партнера, таких как здоровье, физическая сила, когнитивные способности или прочие качества, которые могут помочь особи сделать выбор, – или же эти украшения есть всего лишь бессмысленные (хоть порой и совершенно изумительные) результаты коэволюционного взаимодействия. В действительности большинство биологов соглашаются именно с первой гипотезой. Я – нет. Точнее, я считаю, что адаптивный половой отбор может существовать, но скорее редок, тогда как механизмы полового отбора, описанные Дарвином и Фишером и позднее разработанные в работах Ланде и Киркпатрика, практически универсальны.

Тем не менее невозможно оспорить, что со времен выхода дарвиновского «Происхождения человека…» концепция «красоты как полезности» приобрела огромный успех. Главная цель этой главы и заключается в том, чтобы показать, насколько живуч этот ущербный консенсус. В значительной мере его неколебимость поддерживается совершенно ненаучной верой в исходную значимость подобного заключения.

В 1997 году я подал статью в American Naturalist, один из ведущих научных журналов в области экологии и эволюционной биологии. В статье обсуждались[63] оба механизма выбора полового партнера – арбитрарный и основанный на честном сигнале – в попытке выяснить, какой же из них обусловил некоторые формы токового поведения птиц, которые мне приходилось изучать. В одном из разделов рукописи я обсуждал специфическую последовательность движений и поз в токовом поведении птиц из группы манакинов (которых я буду рассматривать также в главах 3, 4 и 7). Путем сравнительного анализа токового поведения нескольких видов в этой группе мною показано, каким образом у самцов одного из изученных видов, а именно белогорлого бородатого манакина, в ходе эволюции возникла новая поза «поднятый клюв», заменившая анцестральную позу «поднятый хвост», которая являлась обычным элементом стандартной брачной демонстрации. Создавалось впечатление, будто эволюция вырезала из исходной последовательности брачного танца старую позу и вставила точно на ее место новую. Я высказал предположение, что эта замена едва ли могла произойти по той причине, что новая поза способна предоставить более качественную информацию о достоинствах самца – потому что если бы это было так, то ее приобрели бы все манакины без исключения, – и что скорее она возникла в ответ на арбитрарные эстетические предпочтения самок путем коэволюции.

При публикации статей в научных журналах принят следующий образ действий: получив вашу рукопись, редактор журнала направляет ее на рецензию анонимным экспертам в данной области науки – другим ученым, среди которых зачастую могут оказаться и ваши интеллектуальные оппоненты. Затем редактор, опираясь на отзывы рецензентов, принимает решение, стоит ли публиковать данную работу и нужно ли автору внести в нее какие-то улучшения. В моем случае рецензенты дружно ополчились именно на упомянутый раздел статьи. Как я могу, возражали они, утверждать, что новая поза возникла в результате арбитрарного полового отбора, если я не потрудился предметно рассмотреть и обоснованно отвергнуть каждую из множества адаптивных гипотез, которую они смогли придумать. Например, я не проверил, не является ли поза «поднятый клюв» у белогорлого бородатого манакина демонстрацией его превосходящей соперников физической силы или устойчивости к каким-либо заболеваниям. Я ответил на это, что замирание в одной статичной позе вместо любой другой вряд ли может нести какую-либо дополнительную информацию о физических данных самца или его генетической доброкачественности, – если только не предположить, например, что задирание хвоста у предковых форм служило для демонстрации возможного клещевого поражения клоакальной области, а задирание клюва пришло ему на смену для демонстрации возможного поражения эволюционно более поздним недугом – клещевой инфестацией в области горла. Мне такая возможность казалась крайне маловероятной, но рецензенты настаивали, что я обязан привести веские доказательства того, что замена одной позы на другую произошла под действием арбитрарного выбора самцов самками. Разумеется, «доказать» свою точку зрения я никак не мог и поэтому в конце концов попросту выкинул этот раздел, чтобы статью приняли к публикации.