Телец для Венеры - Нора Лофтс

– Берите, но я остаюсь чертовски вам обязанным.

– Я все верну сразу после Рождества.

– Не сомневаюсь. Всего хорошего, доктор Шедболт.

– Меня зовут Хамфри.

– Ну, тогда Хамфри. Мое имя вы знаете.

– До свидания, Плант, благодарю вас. Надеюсь, вы счастливо проведете Рождество. – Хамфри искренне произнес затасканную фразу. Плант выглядел слегка удивленным, как будто приближение Рождества застало его врасплох.

– Надеюсь, вы тоже, – вежливо ответил он. Хамфри спрятал деньги в карман и провел пальцами по лежащему там подарку для Летти, которому уже не грозила опасность.

Менее чем через час он уже был в доме миссис Нейлор с часами в руке. Она молча приняла их и осторожно положила на пол между двумя тростями с серебряными набалдашниками. Потом старуха, шагнув назад, принялась с удовлетворением обозревать лежащие предметы, как будто только что сделала последний штрих в замысловатом орнаменте.

– Я бы не советовал вам, миссис Нейлор, впредь расставаться с вещами, без которых вы не можете обойтись.

– Очень трудно оказаться бедной… особенно если раньше имела собственный экипаж.

Когда Хамфри вышел на улицу, нащупывая в кармане подарок для Летти, он подумал, что должен быть признателен старухе. Если бы она не дала ему часы, его желание сделать Летти подарок осталось бы смутным и неопределенным, возможно обратившись в ничто в результате финансовых затруднений. И безусловно, при иных обстоятельствах он никогда бы не осмелился купить такую дорогую вещь. К тому же эта история сблизила его с Плантом Дрисколлом, а это знакомство, возможно, окажется полезным, так как Плант на короткой ноге с Роуэнами. Таким образом, безумная старуха скорее помогла, чем повредила ему, и Хамфри искренне пожелал снова развести для нее огонь в камине.

Вечером накануне сочельника Хамфри подарил Летти ожерелье. Стены и балки потолка кафе украшали ветки падуба; атмосфера была теплой и дружественной. Оглядываясь по сторонам, Хамфри пожалел о том, что вокруг этого дома плодились мрачные слухи и подозрения.

Как и в другие вечера, Летти подошла принять его заказ. С того вечера, когда Хамфри поцеловал девушку, она держалась с ним сдержанно, глядела на него настороженно, словно боялась, что Хамфри проявит свои чувства на людях. Столь явное желание Летти не походить на Кэти и Сузи показалось ему хорошим признаком, свидетельствующим, что она не только не попала под влияние своего окружения, но даже противилась ему.

– У меня для вас маленький подарок к Рождеству. Завтра я еду домой, в деревню, поэтому больше не смогу повидать вас до праздника.

Он вынул из кармана сверток и вложил его в руку Летти.

Какие бы чувства ни испытывала девушка, они вмиг были смыты, как показалось Хамфри, волной чисто детской радости.

– О, благодарю вас! – воскликнула она.

– Как это мило. А то у Кэти и Сузи столько безделушек.

– Летти наклонилась вперед таким образом, что скамья заслонила ее от остальной части комнаты, и развернула бумагу. Увидев ожерелье, она вскрикнула от удовольствия и прикрыла вещицу ладонью, словно пряча ее.

– Какая прелесть! Вы не должны были делать мне такой дорогой подарок.

Хамфри пробормотал обычные протесты: мол, ожерелье недостаточно красиво для Летти, но он понимал, что подарок возымел успех, и радовался тому, как ловко сумел справиться с трудностями, связанными с его приобретением. Ужасный момент, когда миссис Нейлор обвинила его в краже, и почти столь же неприятная ситуация, когда он просил в долг у Планта, теперь казались ему пустяками в сравнении с искренней радостью Летти.

Вскоре он увидел, как Летти возле двери в кухню остановила свою кузину Кэти, показала ей ожерелье, и та глянула в его сторону с удивленной улыбкой. Некоторое время спустя Летти вернулась в зал, переодетая в свое детское голубое платье и с новым ожерельем на изящной шейке. Ее глаза блестели от удовольствия, и выглядела она такой красивой и хрупкой, что у Хамфри дрогнуло сердце. Мысль о том, что любой мужчина, даже самый грубый и примитивный, предпочел бы Летти любой из ее кузин, наполнила его душу ужасом и укрепила решимость побыстрее забрать девушку из этого места, где красота была столь опасной. Хамфри снова подумал о ферме Слипшу и просьбе, с которой собирался обратиться к матери.

Предвидя немалые трудности в разговоре с Хейгар, Хамфри не учел самую главную – найти подходящее время и место, чтобы завладеть вниманием матери.

Хейгар все еще была в лавке, когда Хамфри в сочельник приехал домой, а заперев, наконец, дверь за поздним покупателем, она направилась прямо в кухню готовить праздничный ужин, которым всегда приветствовала возвращение сына. К этому времени отец и оба брата Хамфри уже толклись в кухне – сняв грязные башмаки и вымыв руки, они теперь путались под ногами у двух младших сестер, мешая им накрывать на стол и украсить помещение зеленью. Рождество в Слипшу отмечали по-особенному торжественно, и даже Джозайя Шедболт, чья религия была весьма сурового и мрачного свойства, чувствовал, что в день рождения Господа радость позволительна. Поэтому бремя благочестия, лежащее на членах семьи во все остальные дни, требуя серьезности в поведении, регулярного посещения церкви, подавления женского тщеславия и мужской энергии, умеренности и прилежания во всем, временно становилось не таким тяжким, и Рождество, благодаря контрасту, казалось даже более веселым, чем в обычных домах. В честь праздника Джозайя воздерживался даже от демонстрации незаживающей душевной раны, нанесенной старшим сыном, решившимся покинуть ферму, и от воспоминаний о ссоре, потрясшей тогда семейство и непреодолимой пропастью пролегшей между мужем и женой.

В этом году все обстояло так же, как и всегда. Сыпались добродушные шутки в адрес Сэма, следующего по возрасту за Хамфри брата, который начал чинно прогуливаться с Агнес Карвер – добросовестной прихожанкой церкви, пользовавшейся расположением Джозайи. Сменяли друг друга сплетни о покупателях в лавке и новости о Мэри, которая в прошлом году сидела за родительским столом, а теперь, став женой и матерью, имеет свой дом и чудесного малыша.

Хамфри то и дело подкладывал себе кушанья, чтобы угодить матери, слушая других, но почти не участвуя в беседе. Возвращение домой даже в те далекие дни, когда он был еще школьником, вызывало у него двойственное чувство. Глубоко укоренившиеся старые связи со временем крепли – достаточно было посмотреть на лица братьев и сестер, чтобы разглядеть за внешними различиями удивительное сходство, свидетельствующее о кровном родстве. Но трещина в семейном здании, обязанная своим появлением непреклонному упорству Хейгар, отрезала Хамфри от его корней. Он даже не мог на равных участвовать в застольных разговорах: ибо, хотя многие его рассказы заинтересовали и позабавили бы остальных, негласно ему запрещалось упоминать о своей новой жизни, так как это напомнило бы по крайней мере двоим из присутствующих о давней ссоре.