Крылья ветров - Лариса Петровичева

И только голубая парочка оперативно спешила Каширину на помощь, на ходу вынимая из карманов удостоверения. Саша с истерической глумливостью подумал, что сейчас Каширин с подчинёнными похож на святую троицу во всей красе и славе.

Зонненлихт оценил обстановку, а потом сделал ошибку, которую можно объяснить только тем, что ситуация была для него максимально неожиданной и развивалась слишком быстро: он оказал сопротивление при аресте, натуральным манером отодвинув Каширина с дороги, словно того и близко не было, и шагнул в сторону Саши. Он успел сделать только один шаг – в следующий момент Каширин уже заворачивал ему руки за спину, приговаривая:

– Правильно, Антон, правильно. Добавляйте себе срок.

Зонненлихт зыркнул в его сторону испепеляющим взглядом, но промолчал, не выдав ничего сакраментального. Голубки приняли его из рук непосредственного начальства и повели в сторону неприметной серой «девятки», стоявшей поодаль. Саша взглянул на Настю, та стояла, зажав рот ладонями, чтобы не закричать, и в её глазах дрожали слёзы.

– Настя, расскажи всё отцу Даниилу! – крикнул Зонненлихт, и дверь машины закрылась за ним. Подчинённые Каширина заняли свои места, и вскоре машина выруливала на проспект. Настя судорожно всхлипнула и бросилась в сторону политеха; Саша поднялся, чтобы побежать за ней, но тотчас рухнул на лавку без сил – похоже, у него снова начинался жар. Когда он снова смог более-менее адекватно воспринимать происходящее, то обнаружил, что детская площадка пуста, а Каширин сидит рядом и оттирает белоснежным носовым платком грим с лица.

– Зачем раскрасились? – глухо спросил Саша. Каширин хмыкнул, посмотрел на сине-бурые разводы на платке, и убрал его в карман.

– Ты меня узнал?

– Нет…

– Степанец тоже, – довольно промолвил Каширин. – Мне ж не надо было, чтобы он раззвонил всем: п****ц, братва, тут епархия в засаде!

Помолчали. Каширин окончательно привёл физиономию в порядок, а вот Саша почувствовал, что ему совсем худо. Улица перед глазами плыла и танцевала, то сжимаясь в шар и пульсируя, то растекаясь бесформенными пятнами.

– Эге, хлопец, худо твоё дело, – устало сказал Каширин. – Идти-то сможешь?

– Попробую, – промолвил Саша. – Попытаюсь.

* * *

– А я вам говорю, отец Даниил, что арест совершенно законен, проведён с соблюдением всех процедур, и, разумеется, никто вашего друга никуда не отпустит.

Обстановка в кабинете Каширина близка была к взрывоопасной. Узнав от Насти об аресте Зонненлихта, отец Даниил бросился в епархию вызволять товарища из цепких лап правосудия. Каширин сперва говорил с ним спокойно и лениво, как и подобает чиновнику, уверенному в своих полномочиях, но когда беседа об одном и том же пошла на третий круг, начальник следственного отдела стал раздражаться не на шутку. Каширин вообще был человеком эмоциональным, хотя и старался держать себя в руках и особо не выпускать пара, но уж если у него не получалось, то самое лучшее, что могли сделать попавшие под раздачу – удирать на максимально возможной скорости.

Отец Даниил, однако, удирать вовсе не собирался, потому что пришёл с уверенностью, что сможет вызволить товарища, и в таком случае уволочь его из кабинета не смог бы даже паровоз.

– Кирилл Александрович, это невозможно. Антон атеист, причём полнейший, – говорил отец Даниил, придавая голосу максимальную степень убеждения. – В старые времена я бы назвал его еретиком. Мы много говорили с ним о вере, о православии, я уже начал думать, что у меня получается обратить его в христианина… И тут вы говорите, что он принимал участие в создании тоталитарной секты! Этого быть не может, это совершенно на него не похоже!

Каширин фыркнул. Больше всего ему сейчас хотелось двух вещей: выволочь настырного батюшку вон и запретить приближаться к собственной персоне минимум на пять километров, и устроить Лизе грандиозную головомойку, потому что именно она втянула его во всю эту белиберду.

– А создание секты, отец Даниил, это не вопрос веры или безверия, – припечатал он. – Это вопрос денег и власти, и не говорите мне, что вы этого не понимаете. Зонненлихт, к тому же, преподаватель, и нам сейчас предстоит проводить колоссальную работу в университете, и разбираться, сколько ребят он завербовал. Посмотрите сами, какая сейчас молодёжь, ни ума, ни духовности, психика расшатана у каждого второго – да их пачками можно окучивать и особо не напрягаться.

– Никого он не вербовал! – воскликнул отец Даниил. – Он честнейший, порядочнейший человек, вы просто не имеете права его хватать и заключать под стражу.

– Имеем, – сказал Каширин и добавил сакраментальное: – Что-что, а право мы имеем. Вот санкция прокурора, вот документы, подписанные патриархом Турьевским, – патриарх Турьевский Афанасий был скомпрометирован до мозга костей склонностью к половым излишествам, у Каширина в загашнике хранились подтверждающие сей факт документы, поэтому добыть подпись патриарха для него не составляло абсолютно никакого труда. – Всё официально и по закону. Так что я искренне советую вам, отец Даниил, идти домой, а вообще – больше заботиться о душах ваших подопечных и не допускать их вербовки неведомо кем.

Отец Даниил помолчал, будто на что-то решался, а потом сказал:

– Но… вы ведь не знаете, кто он на самом деле…

– Кто же? – устало спросил Каширин. Дело начинало его не на шутку раздражать. Отец Даниил подошёл к нему вплотную и зашептал на ухо. Каширин слушал, кивал, затем произнёс:

– Ну знаю я, в курсе. Давно в курсе.

Отец Даниил замер, не понимая.

– Тогда как же…

Каширин усмехнулся и припечатал:

– Вот потому и посидит.

Ключ был самым обыкновенным. Не слишком маленький, не очень большой, из грязно-жёлтого металла, он покоился на ладони Кирилла Каширина, и, разумеется, не подозревал о собственной ценности.

– Вот потому и посидит, – повторил Каширин, подбросил ключ на ладони и убрал в карман. Дел хватало и без ареста Зонненлихта по липовому обвинению, однако он стал замечать, что участие в этой истории доставляет ему удовольствие: он начал чувствовать полузабытый вкус жизни.

Отец Даниил произвёл было некий жест рукой, будто хотел ухватить ключ, но, разумеется, ничего у него не вышло.

– Вы ведь наш человек? – промолвил он. – Воцерковленный?

Каширин улыбнулся ему той самой улыбкой, которую использовал во дни своей журналистской молодости для того, чтобы все блага жизни сыпались к его ногам.

– Вы видите, где я работаю?

– Но тогда как же…, – отец Даниил натурально развёл руками. – Я не понимаю. В самом деле, не понимаю.

– У меня свои мотивы, – скучным голосом произнёс Каширин. – Вы и не должны их понимать. Я бы вам сейчас советовал ехать в университет и готовиться к завтрашнему визиту следственного отдела: начнём раскрутку того, что заварил ваш друг.