Тень Аламута - Андрей Басирин

Оборванец не уходил. Унылые россказни «вестников» Мелисанда знала как «Отче наш». Ну да… Можа видел, а можа нет. Далече было, господа могущественные владетели. Подайте хлебушка Христа ради.

Странно, что стражники не отдубасили проходимца древками копий. Видимо, ранний час да благодать, разлитая в весеннем воздухе, подействовали на них расслабляюще. Мелисанда хотела было приказать, чтобы плешивца пропустили, но передумала. Нечего тунеядцев поощрять.

Ворота остались закрытыми. Бродяга глазел на них, почесываясь, а потом удалился восвояси.

И тут Мелисанда поняла, чего ей не хватало все эти дни. Коннетабль предал короля? Прекрасно! Но в Иерусалиме есть человек, который ненавидит Гильома де Бюра белой ненавистью.

Евстахий Гранье. Сенешаль и второй регент королевства.

«Ну держись, овца! — злорадно подумала она. — Еще посмотрим, кто кого».

Мелисанда направилась к дворцу. Следовало поторапливаться. Морафия приказала Евстахию спешить в Тивериаду, и, возможно, старый рыцарь уже в пути. Тогда придется ждать несколько дней, пока ом вернется, а принцесса хотела действовать сразу, без проволочек.

Не повезло, Гранье пока никуда не уехал. Годы научили его отличать государственные нужды от бабьей блажи. Приказ звучал слишком дико, чтобы требовать немедленного исполнения. Инспекция Тивериады не имела никакого смысла, отчет из города прибыл неделю назад. За это время там мало что могло измениться. Но тогда зачем же ему ехать?

Евстахий оделся, сходил к заутрене и сел завтракать. Наливая себе вина, он как раз размышлял, что бы могло означать бестолковое королевское повеление.

— Ах, это ты, моя девочка, — рассеянно приветствовал он принцессу. — Присаживайся. Разделишь со мной скромную трапезу?

— Не откажусь, сир Гранье.

— Вот и славно. — Евстахий налил девушке вина, придвинул миску с похлебкой. — Только не обессудь, Мелис. Яскромно, по-солдатски. Мы, старые крестоносцы, разносолов не признаем.

С глазу на глаз он никогда не называл Мелисанду «Вашим Высочеством». Принцесса любила его и за это тоже.

— Как делишки? — поинтересовался он. — Куклы, рукодельничание?

— В куклы я давно уже не играю, — кисло отвечала Мелисанда.

О своих успехах в вышивании она предпочитала не распространяться. Добрая глупая Сатэ, глядя на ее художества, только всплескивала руками: «Ай, горлинка моя! Ктэ ж тэбэ замуж-то возьмет?»

— А я вот — в мечи да солдатики до сих пор. Балуюсь помаленьку. — Сенешаль подмигнул: — Только игрушки дороговатее стали. И погрубее. Рассказывай, с чем пришла?

Мелисанда отщипнула от краюхи хлеба, запила вином.

— Сир Евстахий… А вот если кто-нибудь… ну поклялся защищать — и вдруг предаст? Что бы вы сделали?

— С предателем-то?.. Собрал бы верных людей да всыпал мерзавцу. У нас, которые старые крестоносцы, это запросто.

— А если всыпать — никак? Если он сильнее?

— Сильнее? Ты, девонька, Кедрон-то не мути! Кто тебя предал и почему?

Мелисанда вздохнула. Раз, два, три, четыре… Досчитав до двадцати, как учил отец, она сказала:

— Гильом де Бюр. Он не поедет спасать отца. Совсем.

Евстахий прекратил жевать. Вытер усы, отставил в сторону миску с похлебкой.

— Да-а, девонька… — протянул он. — Выросла ты, милая. А я-то, старый дурак, к тебе с куклами! Подожди. Я сейчас.

Он встал из-за стола и отправился к сундуку, где хранил снаряжение. Мелисанда потянулась к бокалу. «Гильом небось сейчас штанами трясет перед зеркалом. Матушку тискать готовится». О том, что де Бюр и Морафия любовники, она говорить остереглась: Евстахий, он, конечно, из старых крестоносцев, но в придворных интригах мало-мальски мыслит.

Если же он заодно с де Бюром и Морафией…

Мелисанда вновь вздохнула. Ей вспомнилось про поваренка, щупавшего спящую Годьерну. Когда его достали из котла, он напоминал ошпаренного цыпленка. Чтобы сохранить доброе имя, Морафия и родной дочери не пожалеет.

Гранье тем временем рылся в сундуке. Гремел старым железом, перекладывал тряпки, что-то неслышно бурчал себе под нос. Наконец то, что он искал, обнаружилось.

— Слава Христу. Уж думал, мыши сгрызли. — он бережно выложил на стол кусок ткани. Когда Мелисанда потянулась помочь разгладить ткань, Евстахий прикрикнул: — А ну не трожь! — И, смягчившись, объяснил: — Вещь ветхая, в предурственном состоянии. Трепетного ухода требует.

Неизвестно, какой трепетный уход сенешаль имел в виду. Сам он не особо церемонился. Когда корявые лапищи крестоносца развернули ткань, Мелисанда поняла, что это карта Леванта.

— Смотри, — палец с обгрызенным ногтем указал на синюю полосу в белой вязи орнамента: — Вот море. Видишь? Я тоже путался спервоначалу. Потом пообвык. — Палец сместился на сушу. — А вот здесь мы, Иерусалим, значица. Тут на побережье города: Яффа, Сидон, Бейрут. А вот — Тир.

Мелисанда кивнула. Она уже догадывалась, что ей расскажет Гранье, и боялась этого.

— Тир — последний город на побережье. Из тех, которые сарацинские. Чуешь? Купчишки, они ведь тоже не дураки. На кораблях разных плавают, союзы у них, гильдии… И с нами приторговывают, проходимцы, и с магометанами.

Мелисанда снова кивнула.

— А знаешь, что будет, когда мы Тир того?.. — Ладонь крестоносца придавила карту. — А? Куда купчишки безанты свои золотые да динары понесут?

— К нам, — севшим голосом произнесла Мелисанда. — К нам понесут.

— То-то! — Гранье перегнулся через стол. Заглянул принцессе в глаза: — Крепости-то да мечи — они безантов стоят. Мы, которые старые крестоносцы, которые от самого Урбана, это хорошо понимаем.

— Так что же? А король, значит, — неважно? Сперва безанты, потом король?

— Дурочка! — Гранье ласково потрепал девушку по волосам. — Да кто ж спорит-то? Король в плену — тоска для всего народа. Мы, которые старые крестоносцы, завсегда… Но ты ж глянь сама, — он вновь потянулся к карте, — Халеб — вон он где. Пусть Жослен его и захватывает. Нам от Халеба ни жарко, ни холодно. А графу, может быть, владения. Он, может быть, на Халебе благосостояние себе построит. И очень запросто.

Некоторое время девушка подавленно молчала. Потом сузила глаза:

— Вот что, сир Гранье. Я так понимаю, что вы все сволочи и стяжатели…

— Но-но!

— Никаких «но-но!». Сволочи и стяжатели. Если вы, рыцари, со всеми вашими копьями, конями и аркобаллистами не хотите спасать короля, то… то… я пойду вместо вас! Ясно?

— Ясно.

— Да. Дайте войск, сколько можете, и я отправлюсь в путь.

Гранье встал. Мелисанда тоже вскочила. Минуту или более они смотрели друг на друга. Наконец Евстахий не выдержал и со смехом отвел взгляд: