Тень Аламута - Андрей Басирин

— Надо же! Пигалица какая. Войск ей подавай! — В лице его проступила грусть. — Эх, девонька… Где мои девятнадцать? Я ж влюбчивый был, дьявол! Уж я за тобой к Вельзевулу бы в пасть отправился. В Халеб или там к султану сарацинскому… — Мелисанда зарумянилась. Гранье жестко закончил: — Нет у меня войск. Ни хрена лысого, запаршивейшего юбочника дать не могу. Все, кто есть, все при деле.

Евстахий в раздумьях опустил голову. Мелисанда украдкой смотрела на его жизнерадостную плешь, обрамленную седыми волосиками. Воспоминание об утреннем плешивце неприятно ее кольнуло. А может, в самом деле какие-то вести у него были о короле?

— Вот что, милая. — Гранье поднял взгляд. — Войск я тебе дать не могу… — Мелисанда хотела что-то сказать, но Евстахий жестом ее остановил. — Нисколько не дам, — повторил он, — но с одним человеком сведу. Вот с таким человеком! Уж если он не поможет, то никто. Понимаешь?

— И кто он?

— Сир де Пейн. Магистр ордена Храма.

Сердце Мелисанды затрепетало. Орден Храма возник недавно, и его мало кто знал. Но Гуго, оруженосец ее верный, рассказывал о храмовниках чудеса. Из его слов получалось, что для завоевания Сирии других рыцарей, кроме храмовников, и не требуется. Они одни справятся. А предводительствует ими сир Гуго де Пейн, тезка ее Гуго. С некоторых пор Мелисанда относилась с доверием ко всем, кто носил это имя.

— Соглашайтесь, принцесса. Дело верное. Сир де Пейн — верный слуга Его Величества. Коль спонадобится, весь орден на уши поставит. Подумайте: целый орден!

— А сколько у Храма человек?

— Врать не буду, девять… Хотя нет. Со вчерашнего восемь. Но что это за люди! Кровь с яйцами!

Это уж слишком… С восемью рыцарями ей предлагают идти воевать Халеб! Мелисанда задохнулась от возмущения:

— Стыдно, сир Гранье! Если зубоскалить — ищите кого-нибудь другого. А я… я… Позвольте раскланяться.

С этими словами она выбежала из покоев сенешаля. Мелисанда не хотела, чтобы кто-нибудь видел ее плачущей.

Коридоры дворца расплывались перед глазами. В горле распух ком обиды, щеки горели. Мелис бежала и бежала, не разбирая дороги. Подальше, подальше от насмешника Гранье!

Навстречу ей попался Гуго с подносом в руках. Мелисанда врезалась в оруженосца; поднос вылетел у него из рук. Чашки, миски — всё оказалось на полу, в мешанине соусов и вин.

— Ох! Гуго, ты?!

— Мелис? Безумица ты, что ли, так нестись?

Мальчишка бросился собирать черепки, а Мелисанда устало прислонилась к стене. Господи, ну что он копается в этой дряни? Зачем это, когда всё кончено?

Гуго и сам понял, что занимается ерундой. Он поднял на Мелисанду растерянный взгляд:

— В черепки-то. Вот незадача… Сир Гильом из меня ремней нарежет… Ой, вы плачете, Ваше Высочество?! Что случилось?

Мелисанда отвернулась и смахнула слезы со щек. Вот еще… Плачет, как же. Она будущая королева! Королевы не плачут.

Гуго вытер о рубаху грязные пальцы.

— Ваше… Мелис! Что случилось-то? Если это… кто обидел — только скажи! Я вмиг!..

Он неуклюже поднялся с корточек. Мелисанда чуть придвинулась. Лицо оруженосца оказалось близко-близко. Девушка с удивлением отметила, что веснушки нисколько не портят Гуго.

«А он красивый… — подумала она. — И как я раньше этого не замечала?»

— Ваше Высочество…

— Слушай, Гуго, — твердо сказала она. — Бросай ты«высочества». Мне нужна помощь. Но поклянись, что никому не скажешь!

— Клянусь! Христом-господом, здоровьем мамочки, жизнью…

— Хватит, хватит! Я тебе верю. — Девушка оглянулась: не подслушивает ли кто? — Пойдем. Я только что была у сира Гранье, и он…

Сир Гранье налил себе еще вина. Вытянул ноги под столом, пошевелил пальцами в растоптанных сапогах. Сделал глоток из бокала.

— Глупая девчонка… — пробормотал он. — Глупая, гордая и бесстрашная. Но ведь мы, которые старые крестоносцы, тоже не без понятия, а?.. Что ж ты так-то к нам, старикам?.. В Иерусалиме тебе никто не поможет. Никто, кроме сира де Пейна.

…Сир Гуго де Пейн, магистр ордена Храма принадлежал к удивительным людям. Как и Мелисанда, он всегда добивался своего. Трудности не страшили храмовника. Ведь всем известно: чем невероятней дело, тем больше слава.

Гранье был уверен в одном. Сир де Пейн — единственный, кто способен с восемью рыцарями пробиться в Халеб и спасти короля.

— Деда, деда! Ну, деда же! Вставай!

Габриэль вздохнул и перевернулся на другой бок. Грязное одеяло елозило по неструганым доскам. Горбыль прокатывался по ребрам, и тонкий тюфяк не мог от этого защитить. Угол ассасина отделялся от остальной комнаты занавесью, но для постреленка это не было преградой.

— Деда! Яплыгнул через велевочку сто лаз!

— Ай, Гасан, — женский голос, — дедушка устал. Дай почтенному Джебраил-аге поспать.

— Холосо, мамочка. Деда, ты спишь?

И как это Аллах дозволяет существовать маленьким паршивцам с писклявыми голосами? Никакого покоя от них. А вечером предстоит дело.

Важное дело. Королевское.

Вот уже две недели пронырливый ассасин жил в Халебе — в городе, где томился пленный франкский король. Не так давно эмир Балак выгнал всех проповедников из Халеба, что здорово осложнило жизнь Габриэлю.

Приходилось жить под чужой личиной. Халат не по росту путался в ногах. Щеки чесались от накладной бороды. Но куда хуже бороды была семья: фальшивый сын, поддельная невестка и накладной внук. Борода всего лишь раздражала кожу, семья же требовала следования законам и установлениям. А внук еще и хотел, чтобы его любили.

— Джебаил-ага! Мой деда самый лучший! — Постреленок прижался щекой к руке «деда» и притих. Прогнать его не хватило духу. В неустроенной жизни сектантов ребенку не нашлось места. Родителей больше занимали рассуждения о духовном наставничестве, чем забота о маленьком Гасане. Габриэль ему сочувствовал, но не настолько, чтобы постоянно с ним возиться. Хотя…

— Ну ладно. Сдаюсь. Иди сюда, маленький мерзавец, — проворчал ассасин. — Я тебя поглажу.

Ребенок завозился, устраиваясь поудобнее, засипел. На вид ему было около пяти. Габриэль подозревал, что на самом деле мальчуган старше, просто его забывают кормить.

— А что внучок принес дедушке? Пусть внучек скажет Джебраил-аге.

Гасан устроился на лавке и принялся раскладывать свои богатства: крохотные бусики, глиняная свистулька, замызганный кожаный ремешок, пучок петушиных перьев.

— Вот это, Джебаил-ага, — рассказывал он, — я отоблал у маленькой Макалим. И волчок тоже.

— Она плакала?

— В тли лучья. А я ей еще пендаля дал!