Вильгельм Завоеватель - Поль Зюмтор

Кто был этот Роллон, у которого король Карл, даже одержав две победы, счел за благо купить мир? Его реальная личность сливается с легендарным образом. Одни считают его норвежцем, другие — датчанином. Важная особа, недавно гостившая у короля Англии, или же один из тех удачливых авантюристов, о которых повествует эпос? Не Рольф ли это по прозвищу Пешеход, прозванный так за свой гигантский рост, поскольку ни одна лошадь не могла его носить? В Сен-Клере он будто бы женился на дочери короля Гизеле — факт сам по себе сомнительный, но подобный финал волшебной сказки свидетельствует, что уже тогда норманны понимали, сколь велико в христианском феодальном мире значение матримониальных связей между правителями. В дальнейшем они будут умело пользоваться этим инструментом политики.

Договоренность в Сен-Клере едва ли была закреплена надлежащим образом составленным документом; скорее всего, это было простое устное соглашение с весьма расплывчатыми условиями, последствия которого проявились только по прошествии времени. Современники усматривали в нем всего лишь эпизод борьбы, которую вот уже двадцать с лишним лет вели короли Каролингской династии с семейством герцогов Французских. Действительно, Карл Простоватый уступил норманну территорию архиепископства Руанского, между реками Брель, Эпт, Эр, Авр и Див, по праву принадлежавшую его строптивому вассалу. Что же касается юридического аспекта этой территориальной уступки, то нам ничего не известно об этом: едва ли Роллон принес вассальную присягу Карлу Простоватому. Уже спустя несколько лет это соглашение было оспорено, и возникшая неясность породила серию конфликтов. На Бессен, Йемуа, Авранш и Котантен не распространялись условия первоначального договора.

Хронисты X века, дабы подчеркнуть контраст современного им положения дел со славным прошлым Каролингов и более ранним периодом истории Нормандии, любили изображать запустение территорий, на которых обосновались Роллон и его сотоварищи, рисуя картину совершенно черными красками. Между тем, даже если вся политическая и экономическая жизнь Нормандии действительно была дезорганизована, существует множество косвенных свидетельств того, что там осталось местное население, среди которого «люди севера» вскоре растворились и которое оказало значительное влияние на восстановление социального порядка.

В 924 году новая королевская уступка принесла Роллону диоцез Байё вместе с Йемуа, а возможно, и Мэн, который, правда, вскоре ускользнул из рук норманна. Наконец, в 933 году король Рауль в обмен на вассальную присягу пожаловал Вильгельму Длинному Мечу, преемнику Роллона, диоцезы Авранш и Кутанс, где обосновалась другая колония викингов, не имевшая ничего общего с руанской колонией. Вплоть до 1000 года не прекращался приток в Нормандию иммигрантов, позволявший им поддерживать контакты как со Скандинавией, так и с датчанами, обосновавшимися в Англии.

К середине X века в регионе сложились два главных центра норманнского заселения: один в области Ко и регионе между Сеной и Рилем, а другой — в Бессене и Котантене, где сеньоры сохраняли фактическую независимость от герцогской власти. Между этими группами, вероятно, существовали этнические различия: на востоке преобладали выходцы из Норвегии, а на западе — датчане. Тогда как на востоке, вокруг Руана и Фекана, где обычно пребывали герцоги, процесс культурной ассимиляции протекал быстрее, на западе поселенцы дольше сохраняли прочные связи с северной цивилизацией и враждебно смотрели на герцогов, которые, претендуя на господство над всеми норманнами, сами покорились епископам и усвоили французские нравы. Действительно, романизация герцогской династии началась уже в первом поколении. Хотя сам Роллон, формально принявший крещение в 912 году, вплоть до своей смерти в 930 году сохранял верность скандинавским богам, он распорядился крестить своего сына Вильгельма и передал его на воспитание некоему воину Бото, известному как своей отвагой, так и благочестием. Молодой человек, вероятно, даже выучился читать. Наследуя отцу, поставившему его во главе своего народа, он вместе с тем стал и членом семьи христианских государей, будучи супругом Хильдегарды, дочери графа Вермандуа, и свояком графа Пуатье. И все-таки долго еще в Нормандии не забывали скандинавского Тора: хотя христианизация герцогства в основном завершилась к 1000 году, однако еще в начале правления Вильгельма Завоевателя на боевой клич воинов молодого герцога Dieus aïe! («Да поможет нам Бог!») порой отзывалось эхо Thor aïe! («Да поможет нам Тор!»).

Несмотря на различия происхождения, потомки викингов, обосновавшиеся на территории Нормандии, в конце X века уже представляли собой единую социальную группу, представители которой сознавали свое единство. Именно тогда герцог Ричард I пригласил из Сен-Кантена ученого клирика Дудона и поручил ему написать историю своего рода. Труд, над которым Дудон работал в течение двадцати лет, является наиболее древним в посткаролингский период образцом хроники, посвященной правящей династии. Хронисты вплоть до XII века свидетельствуют об упорной вражде между нормандцами и «французами». Последние, как сообщает Вас, наделяли тех такими обидными прозвищами, как bigots (суеверы) и draschiers (пожиратели помоев). От соседей нормандцы отличались многими обычаями; так, свои прямоугольные поля они ограждали насыпью, поверх которой сажали деревья. Их правители практиковали традиционную полигамию, которую духовенство объясняло, с грехом пополам проводя различие между законной супругой и сожительницами more danico, «по датскому обычаю». Однако с их скандинавскими собратьями нормандцев теперь уже разделяли язык и нерасторжимо связанный с ним менталитет. Так, если в течение всего X века знание, по крайней мере пассивное, старого германского наречия, норманнского диалекта, еще поддерживалось во многих родах, то в первой четверти XI века, похоже, испарились даже воспоминания о нем. Если около 940 года Вильгельм Длинный Меч отправил своего сына Ричарда в Байё, дабы тот подучился у одного из вассалов норманнскому диалекту, поскольку владение им тогда еще считалось необходимым для управления страной, то спустя восемьдесят лет единственным языком, на котором говорили в Нормандии, был романский диалект, родственный наречиям Иль-де-Франса и Пикардии.

Энергичный, практичный, проворный, серьезный, но не способный побороть такие свои негативные качества, как необузданность, подозрительность, жадность, обжорство, нормандец в те времена уважал права личности, но чурался дисциплины. Его отвага способна была внушить страх, но при этом бароны умудрялись, несмотря на свою чрезвычайную грубость, прочно привязывать к себе вассалов и крестьян. Непоседливость зачастую мешала нормандцу проявить свои лучшие свойства. При этом бережно хранились семейные традиции. Нормандцы были весьма плодовиты и, если судить по стремительности их экспансии, детская смертность у них держалась на сравнительно низком уровне — это был крепкий и здоровый народ. Хронист из числа нормандцев, отправившихся искать счастья в Италии, рассказывает о Роберте Гвискаре и его товарищах, что «никогда не совершали они акт плотской любви прежде, чем, став на колени, попросят у Бога дать им детей по их сердцу» — фраза, наглядно характеризующая менталитет этих христианизированных викингов, выросших в бедных и многодетных семьях Котантена или Ожа, у которых патриархальные чувства и легкий налет религиозности сочетались с древним инстинктом воинов. Гоффредо Малатерра, познакомившийся с ними в Италии, описывает их как «умный и мстительный народ, не способный устоять перед соблазном добычи, стремящийся к стяжанию и властвованию, но вместе с тем к подражательству и мотовству. Вожди нормандцев любят выказать великодушие, зная, что тем самым приумножат свою славу. Падкий на лесть, этот народ обнаруживает такую склонность к слову, что даже их дети говорят словно искушенные риторы. Упрямый до крайности, он тем не менее подчиняется судебному приговору. Стойко перенося, когда надо, холод, голод и всякую нужду, он страстно предается охоте и верховой езде, любит оружие и украшения». Сноровка и изобретательность нормандцев помогали им легко приспосабливаться. Около 1000 года мало было в Нормандии семей, представители которых не отправились бы отважными наемниками, а то и предводителями отрядов искать счастья в дальних краях. Их успехи поражали воображение обитателей всей Европы.