Все еще верю в чудо - Кэтрин Манн

Дуарте мрачно рассмеялся:

— Осталось только убедить его дать согласие.

Антонио оперся рукой о камин:

— Тесты показали, что я подхожу в качестве донора, но старик и слышать ничего не хочет. Он говорит, что не допустит, чтобы я подвергал себя риску даже ради спасения его жизни.

Карлосу захотелось громко выругаться от возмущения. Именно отец требовал от него, чтобы он терпел бесконечные мучительные процедуры, чтобы вопреки всем прогнозам снова встать на ноги. Он не позволит старику сдаться, когда у него есть шанс.

— В таком случае мне придется его переубедить.

— Мы связались бы с тобой раньше, но ты не подходишь в качестве донора из-за того, что твоя печень была повреждена, когда ты получил огнестрельные ранения.

Внимание Карлоса привлек чей-то изумленный возглас. Повернувшись, он обнаружил, что Лайла смотрит на него широко распахнутыми глазами и в ее лице нет ни кровинки. Черт побери. Он никогда не называл ей истинную причину своих травм. В этом не было необходимости. Он не хотел ее пугать. Впрочем, он знал, что это пустые отговорки. Что на самом деле ему не хотелось лишний раз возвращаться в ту роковую ночь. Он словно боялся, что если заговорит о ней с кем-то, то заново испытает боль утраты.

Увидев в глазах Лайлы замешательство, он понял, что снова ее подвел. Что она стала важной частью его жизни и он может ее потерять.

Впрочем, разговор с Лайлой придется отложить. Сейчас ему нужно подготовиться ко встрече с отцом. Если он окажется недостаточно убедительным, она станет последней.

Постукивая каблуками по мраморному полу, Лайла вместе с другими женщинами ходила по особняку, который был не меньше больницы в Такоме. Они уже показали ей комнату для музицирования, домашний кинотеатр, бассейны, главную столовую и ее спальню.

Жаль, что бесценные произведения искусства на стенах и пьедесталах, собранные королем, не могут рассказать ей о Карлосе. С каждой минутой, проведенной на острове, она все больше убеждалась в том, что слишком мало знает о мужчине, от которого ждет ребенка.

У нее защемило сердце, когда она вспомнила одну-единственную картину, украшающую кабинет Карлоса. Изображенные на ней дети-калеки, купающиеся в целебных водах, всегда напоминали ей о благородном деле, которому он посвятил свою жизнь. Теперь она осознала, что его связь с этими детьми более глубокая, чем ей казалось. Он сам был одним из этих детей. Ему стреляли в спину. Она представила себе его шрамы, и на глаза ее навернулись слезы.

Интерьер дома говорил лишь о том, что Карлос вырос в достатке и изоляции от внешнего мира. Впрочем, это она и так знала. Чтобы больше о нем узнать, ей придется расспросить Элоизу, Шеннон и Кейт. Остается лишь надеяться на то, что они более словоохотливы, нежели он.

Когда они пересекали небольшой внутренний дворик между крыльями особняка, Лайла провела рукой по нефритовой скульптуре кошки у фонтана. Шеннон открыла очередную дверь.

— Этот коридор ведет в мои апартаменты, — произнесла она с техасским акцентом. — Надеюсь, ты не будешь возражать, если я быстренько загляну к своему сыну и отпущу няню. После этого мы сможем перекусить, как и собирались.

— Конечно нет. Не торопись, — ответила Лайла, наслаждаясь свежим морским воздухом, проникающим в открытую балконную дверь. — Я прилетела с Западного побережья, и мне совсем не хочется спать.

Когда Шеннон с улыбкой направилась в детскую, Лайла вслед за остальными женщинами прошла в уютную гостиную с мягким персидским ковром в серых и абрикосовых тонах. Кейт принесла поднос с чайным сервизом и тарелками с сэндвичами и спелой клубникой.

Лайла остановилась у вазы из флинтгласа, чтобы вдохнуть аромат лизиантуса, похожего на голубые розы. Проводя ладонью по изогнутой спинке дивана, она удивилась, увидев вязаный шерстяной плед.

Шеннон, появившаяся в гостиной, подошла к дивану и с почтительным видом погладила рукой изношенный выцветший плед.

— Мать Антонио связала его для него незадолго до своей гибели. — Она подняла на Лайлу серо-голубые глаза, полные грусти. — Антонио был совсем еще ребенком, когда они с братьями покидали Сан-Ринальдо. Он рассказывал мне, что тогда этот плед был для него чем-то вроде щита.

Когда все они уселись в мягкие удобные кресла, Лайла представила себе трех мальчиков, которые, потеряв мать, бежали из родного дома под градом пуль. Ее бросило в дрожь, и она, обхватив себя руками, закрыла на мгновение глаза. За те четыре года, что она знала Карлоса, она даже не догадывалась, какую мрачную тайну хранит его прошлое.

Перебросив свои гладкие, собранные в хвост волосы через плечо, Элоиза положила ноги на скамеечку и, откусив кусочек сэндвича с креветками, произнесла с улыбкой:

— Поражает воображение, правда? Я до сих пор не могу привыкнуть ко всей этой истории.

Лайле захотелось узнать как можно больше о людях, которые станут семьей для ее ребенка.

— Энрике имел право тебя навещать, когда ты была ребенком?

— Мои родители никогда не заключали официального соглашения. Я видела своего отца всего один раз. — Элоиза наклонилась вперед, чтобы сделать глоток чая, и се серебряное ожерелье ударилось о блюдце. — Мне было около семи лет, когда меня привезли сюда.

Взяв у Шеннон чашку с чаем, Лайла заметила:

— Получается, вы с ним давно не виделись.

Элоиза грустно улыбнулась:

— Когда мы с мамой летели сюда, я не знала, куда мы направляемся. Казалось, мы находились в воздухе целую вечность. Разумеется, в таком возрасте любая поездка кажется бесконечной. Я не общалась с отцом, когда росла, но я понимаю, что от моего молчания зависела его безопасность и безопасность моих братьев.

— А с братьями ты встречалась во время своего визита? — спросила Лайла, потягивая чай с мятой.

— Дуарте и Антонио были здесь, — ответила Элоиза. — Карлос в то время проходил курс реабилитации.

Руки Лайлы задрожали. Испугавшись, что уронит чашку, она поставила ее на стол и взяла маленький сэндвич с сыром из козьего молока и кресс-салатом.

— Должно быть, все путешествие показалось тебе странным.

— Еще каким, — улыбнулась Элоиза, пробуя клубнику. — К тому времени моя мать вышла замуж и родила еще одного ребенка.

— Как твой отчим отнесся к вашей поездке?

— До недавних пор он не знал о ней, равно как и о существовании семьи Медина.

Сняв дорогие туфли, Шеннон поджала под себя ноги:

— Тот день, когда в Интернете появилось разоблачение, определенно стал одним из самых знаменательных в моей жизни.

Этот разговор по душам вызвал у Лайлы странное чувство. У нее очень мало подруг, с которыми она может откровенничать.

— Когда коллеги Карлоса узнали правду, вся больница стояла на ушах из-за того, что один из наших хирургов вел двойную жизнь.