Приданое для Анжелики - Франсуа Деко

— Хочу еще раз напомнить, сколь важно ваше полное, искреннее покаяние.

Инквизитор это знал лучше многих. Раскаявшихся преступников сжигали после удушения, а нераскаявшихся — живьем.

— Вас не видели со вчерашнего вечера, — тихо проронил Охотник. — Этой ночью склад был вскрыт. Вещи Амбруаза Беро определенно кто-то перебирал. Это ведь вы были там минувшей ночью?

— Нет, — выдохнул инквизитор.

Охотник яростно ударил кулаками по столу.

— Не врите, Хуан! Вам есть что терять! Или вы хотите отправиться на костер живым?!

— Я сказал правду, — еле слышно отозвался инквизитор.

Охотник вскочил из-за стола.

— Тогда где вы были минувшей ночью?

Инквизитор всхлипнул.

— Я договаривался об осуждении Анжелики Беро за ересь. Я боялся… она могла пожаловаться.

Охотник заинтересовался.

— Вы пытались уничтожить христианку, не виновную ровно ни в чем?

— Да, — выдохнул тот.

Охотник замер. Вне сомнения, инквизитор сказал чистую правду. Значит, здесь, в Коронье, нет того, что он ищет. Охотнику была нужна Анжелика Беро.

— Где и с кем вы договорились?

— Граница с Астурией… — выдавил инквизитор. — Пост. Ей подбросят ведьмины снадобья, и там же ее арестуют.

Охотник задумался. Он знал, где искать Анжелику, но при этом понимал, что девушка напугана. Поэтому она может повести себя совсем не так, как думает падре Хуан. Анжелика могла исчезнуть из поля зрения в любой момент и в каком угодно месте.

— Вы ведь и Амбруаза Беро осудили незаконно, — печально проронил посланник Аббата.

— Нет!.. — Инквизитор замотал головой.

— Да, — отрезал Охотник. — Амбруаз действительно пайщик, но не основной. Приказ войти в испанский порт отдавал не он, а капитан. Но вы видели, что сахар стоит дороже, чем шхуна, поэтому капитан отделался штрафом, а Беро сожжен.

Инквизитор молчал.

Охотник покачал головой, повернулся к начальнику охраны и приказал:

— Выведите всех, офицер, и выйдите сами. Я буду говорить с каждым по отдельности.

Операцию следовало аккуратно закрыть, а с работниками инквизиции — заключить сделку. Они все понимали, что висят на волоске. Поэтому Охотник собирался связать каждого массой обязательств. В частности, эти люди будут доносить, едва кто-то заинтересуется семьей Беро.

— Я не хочу доводить тебя до суда, Хуан, — мягко проговорил он. — Да, ты многое потеряешь. Но это куда лучше, чем костер.

Аббат глянул на календарь, отметил, что Охотник уже должен добраться до Короньи, и погрузился в сводки. Главным текущим успехом стала «якобинизация» армии. Каждая секция коммуны сама формировала свой батальон, ставила командиров и снабжала солдат оружием. По сути, этой армией управлял не конвент, а Аббат — через якобинцев. Все вообще шло как по нотам.

Некоторое напряжение возникло только на северо-западе страны, в Вандее, но это была ожидаемая реакция, поддержанная англичанами. Британия дала знать: будете пытаться отхватить кусок от Пруссии, мы отрежем от вас и Вандею, и Нижнюю Луару.

Аббат вздохнул. Нант, центр Нижней Луары, Бордо, столица Жиронды, Лион, Марсель, Тулон — все эти крупные города всегда были достаточно свободны от Парижа. Они имели собственный товар, порты и торговые артерии. При желании каждый из них мог отделиться от Франции и жить припеваючи. Этому мешал только общий интерес — колонии. Ром и сахар, табак и рабы, шелк и пряности, сера, селитра и соль приносили очень высокие доходы, но колонии подчинялись только Парижу. Города скрипели зубами, но терпели верховенство столицы.

Пожалуй, только Нант составлял исключение. Тамошние коммерсанты с самого начала держали под собой работорговлю, без которой исчезло бы все: ром, сахар и табак. Так что Франция зависела от Парижа, тот — от Нанта.

«Да, войны с Нижней Луарой и Вандеей не избежать», — машинально отметил Аббат.

Впрочем, и эта война была частью его схемы. Поэтому и в Нанте все шло нормально, так, как и надо.

Как по нотам прошла отмена феодальных податей и повинностей. Буржуа ликовали. Теперь все те же самые налоги, пусть и названные иначе, должны были пойти через их людей в коммунах. Это были огромные деньги. Из них оплачивались государственные заказы. Все это попало в руки буржуа, сотрудничающих с коммунами.

Впрочем, отмена феодальных порядков принесла еще одно полезное обстоятельство. Сделки, совершенные по старым правилам, внезапно стали недействительными. Таких сделок во Франции было заключено великое множество. Поэтому вино, зерно, мясо — все, что крестьяне были обязаны поставить по феодальным законам, — повисло в воздухе. Лишь немногие знали механизм присвоения этого ничейного имущества.

Аббат улыбнулся. Буржуа не любили внезапной смены правил игры и понимали, что всегда будут в коммунах в меньшинстве. Они нервничали, но особого выбора у них не было. Ты участвуешь в переделе или тебя заносят в списки подозрительных.

Эти списки ширились. 27 августа в Париже даже прошли массовые обыски в квартирах подозрительных граждан. Искали оружие и доказательства подготовки к мятежу. Поражения на фронтах немало способствовали напряжению. Первые люди страны, такие как новый министр внутренних дел Дантон, лишь подстегивали психоз.

— Всей народной массой наброситься на неприятеля!

— Изо всех сил обороняться от домашних врагов!

— Немедленно арестовать всех подозрительных!

И начались аресты — сначала в Париже, а затем и везде. Буквально через пару дней после того, как списки подозрительных и арестованных целиком совпали, по Парижу поползли слухи. Люди говорили о масштабном заговоре арестованных аристократов и подпевал, только и ждущих, когда пруссаки двинутся на Париж, чтобы восстать, выйти из тюрем и соединиться с внешним врагом.

Аббат глянул на календарь. Разумеется, дело было не столько в арестованных и ждущих суда аристократах, сколько в «ничейном» крестьянском зерне из сделок, повисших в воздухе после запрета феодальных пережитков.

«Да, второе сентября — правильное время».

Срок обильной жатвы уже наступил. Единственным жнецом, видимым народу, должен был стать Дантон.

Мария-Анна сама вскрыла конверт, пришедший на ее имя, и лишь поэтому успела прочесть весь список таких же, как она, акционеров французской Ост-Индской компании. Самой знакомой персоной в этом перечне была девятнадцатилетняя Терезия Кабаррюс, и говорить с ней мадам Лавуазье очень не хотелось!

— Твой отец будет недоволен, — сказал муж, увидев, что конверт открыт, и покачал головой.

— Я должна понимать, во что вы меня впутали, — отрезала Мария-Анна.

Антуан лишь развел руками.