Самый далекий берег - Александр Бушков

Шибко откозырял в ответ по всем правилам, после чегоофициальный напряг, такое впечатление, словно сам собою рассосался.

– Здорово, Пздюк, – сказал Шибко, с великолепнойнепринужденностью приобняв встречающего и похлопывая по спине. – Все еще вэтой дыре кантуешься?

– Ненадолго, старина, ненадолго! – жизнерадостнозавопил абориген. – Хлопнись Ментак с орбиты, гарантом буду, несегодня-завтра переведут в губернию, точно тебе говорю! Ну, парни, нет слов!Классно вы тут все подчистили, и захочешь, не подкопаешься! – Он, бросивчерез украшенное какими-то золотыми причиндалами плечо беглый взгляд в сторонудалекого болота, невольно передернулся. – Как вы только туда лазите, втолк не возьму… Щас, минутку, я эту слабосильную команду заставлю поработать!

Он отвернулся, приложил узкие черные ладони к широченномужабьему рту и истошно завопил. Транслятор прилежно толмачил:

– Хруба вам в задницу, бабушке вашей дорипака,засранцы, дармоеды, чарабья сыть, кашееды гунявые! За погрузку живенько, чтобне ударить рожей в грязь перед специалистами из Центра! Шевелись,бессмысленные, гр-рохочи костями, тряси задницами! – Откричавшись, онповернулся к Шибко и преспокойно сказал тоном ниже: – С этими придурками иначенельзя, пока не рявкнешь, мать их, жопу от сиденья не отклеют. Завидую я тебе,Шибко, у тебя-то, как на подбор, офицерская команда, честь по чести. А у меняселяне долбаные, вчера еще сипулам хвосты подмывали, лево с правым путают,аксельбант от батальонного знамени не отличат, ур-роды…

Вообще-то, как успел заметить Кирьянов, погрузка шла нестоль уж и бездарно: крановщик проворно орудовал стрелой, стропальщики ловкоцепляли тросы, сетчатые шары один за другим уплывали в кузов, словно сами собойукладываясь в строгом порядке. Но бравый Пздюк, надо полагать, был из тогоподвида бессмертных унтеров, что без мата-перемата ни одной простейшей командыотдать не способны.

– Мужики! – рявкнул Пздюк. – То есть, прошуделикатно прощенья, господа офицеры! Его превосходительство с ихпревышеподобием почесали тут бошки и решили, что вы за такое дело достойнымедалей. Щас мы награжденьице-то произведем…

Он снял с плеча кожаную сумку и пошел вдоль недлиннойшеренги, кладя каждому в руку некий предмет и громогласно поясняя:

– Медалюха не то чтобы старшая, но и не последняя,верно вам говорю, почетная, чтоб мне глар-коменданта в жизни не получить!Поздравляю и всякое такое!

Кирьянов разглядывал доставшуюся ему столь нежданно регалию:твердый кружок, словно бы из черного дерева, изукрашенный прорезными узорами,на длиннющем черном шнурке. Пздюк пояснил:

– Вы уж извините, шнурок не стали вязать в конкретнуюпозицию. Я ж не знал, что это вы опять приедете. Мало ли кого прислать могли…Был тут один хмырь, так у них носить на шее не то что медаль, а вообще чего быто ни было – жуткое западло и оскорбление расы, они свои награды привешиваютисключительно к левому плечу… А то был еще один… В общем, вы самипришпандорьте, как вам почетнее, главное – награждение официальное, никак некидалово…

Транслятор мог творить чудеса по части подыскания точныхэквивалентов, одного он не мог: добавить говорящему интеллекта. Если кто-тоизъяснялся простонародными оборотами, то другой именно это и слышал…

Подтолкнув Кирьянова локтем, Шибко негромко сказал:

– Что задумались, мон шер? Вяжите петельку и вешайте нашею. Медалька, конечно, не межгалактическая, местного значения, но все равноношение не возбраняется – правда, ниже наград Содружества, однако какаяразница?

Подавая пример, он проворно завязал петлю и накинул шнурокна шею, заключив:

– Как говорится, награда нашла героя… Везет вам,обер-поручик – в первом же деле цапнули регалию. Иногда их долгонько ждатьприходится. А вообще, если хотите увидеть редкостное зрелище, дождитеськакого-нибудь торжественного дня, когда все облачаются в парадку и прицепляютзнаки отличия от низшего до высшего… Пздюк, дружище! Тебе не кажется, чтовокруг стало удручающе сухо? Я бы сказал, вызывающе сухо…

Пздюк разразился длинным булькающим гоготом, на которыйтранслятор никак не отреагировал ввиду его нечленораздельности, потомжизнерадостно заорал:

– Шибко, ты меня держишь за скрягу или за идиота?! Нуконечно, вызывающе сухо! Я бы сказал, похабно сухо! Эй, Чалли-второй! Ну-ка,живенько волоки сюда мою торбу, да смотри не урони, а то загоню в болото голойзадницей чуялов приманивать! Одна нога здесь, другая тоже тут!

Чернокожий солдат в форменном зеленом балахоне почтительнойтрусцой подбежал к ним, неся на вытянутых руках весьма объемистую сумку. Пздюкпотер длинные узкие ладони, на миг сделавшись совершенно неотличимым от земноговыпивохи, и принялся извлекать оттуда объемистые черные бутылки, стопкучашек-полушарий, какие-то прутики, унизанные темно-коричневыми и белымикусочками, пахнувшими непривычно, но аппетитно. Импровизированный походныйдостархан составился как бы сам собой, и в чашки хлынула пенистая синяяжидкость. Кирьянов украдкой оглянулся на сослуживцев. Похоже, все было впорядке – на лицах окружающих читалось приятное предвкушение и ничего более.

Тогда он решился и, подражая окружающим, опорожнил чаруединым духом. Если прилежно проанализировать ощущения – а русский человек вэтом плане обладает богатейшим опытом, – то синее питье имеет генетическоеродство скорее с брагой, чем с самогоном. Привкус был незнакомый, но в глоткупрошло легко, вопреки расхожей поговорке о кольях и сокольях, и приятное теплораспространилось по телу, завершив странствия под черепной коробкой, гдепроизвело легкий шум.

После третьей он как-то перестал уже замечать, что Пздюк –экзотический негуманоид, что небо над головой – белесо-серое, а облака –зеленые. В хорошей компании такие мелочи не имели никакого значения.

Гуляла русская душа… С примесью еврейской, в лице старшегокапитана Абрама Соломоновича Каца, тоже мимо рта не проносившего, коли ужналито.

Благо к тому нашлись пусть не уставно-юридические, но тем неменее имевшие почти что законную силу поводы, как то: успешное выполнениезадания, приятно отягощенное свежеврученными медалями.

Скромное торжество проходило в небольшой уютной каминной, застолом, уставленным исключительно земными бутылками и закусками – но все безисключения по высшему разряду, из категории яств и деликатесов, так что послепервого часа не было рассолодевших: чинно опрокидывали, чинно закусывали, вокружающих Кирьянов не усмотрел ни малейших признаков алкоголизма, каковым исам не страдал.

В общем, царила атмосфера расслабленного уюта. Мохнатыйнеразумный Чубурах, обожавший сборища, примостился на каминной доске из темногомрамора и всеми четырьмя лапами лущил огромный апельсин, выпрошенный у Раечки –уже третий за вечер, причем завидущими немигающими глазищами присматривался кчетвертому, желтевшему на тарелке рядом с локтем Ферапонтыча.