Самый далекий берег - Александр Бушков

Но Кирьянов уже прикрывал за собой дверь. Оставшись один вкоридоре, залитом неяркими лучами здешнего полуденного солнца, зачем-тотщательно застегнул китель, покрутил головой в совершеннейшем смятении мыслей ичувств и побрел в сторону своей квартиры. Проходя мимо двери Митрофаныча,по-воровски огляделся, осторожненько приблизил ухо к тонкой тисненой коже,покрытой рядами гвоздиков золотистого цвета.

Слышно было, что внутри громко играет музыка и чистый,высокий голос с пафосом выводит:

Пой песню, как бывало, отрядный запевала,

а я ее тихонько подхвачу!

И молоды мы снова, и к подвигу готовы,

и нам любое дело по плечу!

А еще там слышался звонкий девичий смех и умиротворенныйбасок старины Митрофаныча, жизнь и там кипела ключом в классических своихнемудреных радостях, и это было в порядке вещей…

Кирьянов добрался до своей двери, отчего-то на цыпочках,машинально полез за ключами в карман форменных брюк, спохватившись, фыркнул,покрутил готовой, прижал большой палец к ручке. Вошел, аккуратно притворил засобой дверь, огляделся. Чувство, будто он не один в квартире, никак непроходило. Что ж, если подумать, все правильно, так оно и есть…

Двигаясь все так же бесшумно, он открыл белую коробочку,уставился на синюю кнопку – идеально круглую, покрытую аккуратными синимипупырышками, чтобы удобнее было нажимать.

В голове стоял полный сумбур. И хотелось, и кололось, былолюбопытно, страшновато чуточку, то ли внутренний протест холодил все внутри, толи азарт…

Как большинство мужиков его возраста и жизненного опыта, онсо своей стороны относился к супружеской верности несколько вольно (хотя не нашутку рассвирепел бы, вплоть до рукоприкладства, окажись вдруг, что дражайшаясупруга претворяет в жизнь те же принципы, но тут было что-то совсем другое, неимевшее соответствий в прошлом опыте – из фантастики, правда, давно знакомое…

Протянул руку к кнопке – и торопливо отдернул, словнообжегся или получил слабенький удар тока.

Становилось все любопытнее, кто… Уж он-то себя знал, апотому никак не ожидал увидеть в качестве воплощенной мечты-иллюзии томногоподмазанного мальчика. Но не в этом дело, совсем не в том.

Указательный палец коснулся теплых пластмассовых пупырышек –и отдернулся. Кто сказал, что любопытство губит одних кошек? Охваченныйрешимостью и ругая себя за трусость, он вдруг даванул кнопку так стремительно игрубо, словно она была не синей, а красной, той, что пришпандорена в «ядерномчемоданчике»…

Кнопка беззвучно вдавилась до упора и вернулась в прежнююпозицию, стоило ему убрать палец.

Он стоял обратившись в слух. Ничего вроде бы не изменилось,но через приоткрытую дверь спальни слышно было, как там кто-то легонькопереступил с ноги на ногу.

«Пожарный – человек мужественной профессии», –раздельно, словно на экзамене отвечал, произнес он про себя. И вошел в спальню.

Остановился на пороге. Навстречу ему сделала два шага ипокорно остановилась мечта хулиганского отрочества, кавказская пленница, умница,отличница и комсомолка, Наташенька Варлей – во всем очаровании и прелести своихдевятнадцати лет – или ей тогда было двадцать? – в знакомом по фильмуцеломудренном белом платьице шестидесятых, строгом, обнажавшем лишь колени ируки. И улыбка у нее была та самая, неповторимая, но предназначавшаяся на сейраз не толпе зрителей в полумраке, а ему лично, и глаза встретились с егоглазами так, как в кино никогда не случалось, и, главное, она выглядела доужаса живой и настоящей, как те красавицы, что резали колбаску на кухне уМухомора…

Она подошла вплотную, так что Кирьянов ощущал аромат еедухов и волос. В совершеннейшей растерянности поднял руки, положив ладони ей наталию, и она легонько прижалась к нему упругой грудью, всем телом, улыбнуласьи, опустив глаза, прошептала:

– Вот, пришла… Я твоя теперь.

Какие там иллюзии… Он держал в руках натуральную живуюдевушку, теплую, гибкую и покорную. В голове у него совершенно затуманилось отвсего, что ощущало тело…

А в следующий миг он, отчаянным движением вырвавшись,выскочил в прихожую и стукнул кулаком по кнопке так, словно хотел разнести еевдребезги.

Стоял, опустив руки и тяжело дыша. Сделав несколько шагов –показавшихся громадным расстоянием, – заглянул в спальню, и там,разумеется, никого уже не было… но это ведь ненадолго? Достаточно вновь нажатькнопку, как она появится в спальне, недостижимая мечта, с которой можно делатьвсе, что угодно, и она будет только рада. И он никогда не сможет ответить себена один-единственный вопрос: правильно это или нет. Ни за что не сможет…

Он вышел из квартиры, стукнув дверью, спустился в вестибюльи вышел наружу, под бледно-зеленое небо, впервые за все время недолгогопребывания здесь пораженный по-настоящему. Путешествие в другую Галактику былоскучным поворотом рубильника, произведенным трясущейся с похмелья рукойзатрапезного вахтера. Все неисчислимые инопланетные пейзажи, возникавшие передним на экране битых два дня, все панорамы диковинных инопланетных городов, всефизиономии их обитателей, вся эта бездна информации так не удивили – бытьможет, из-за своего обилия, разнообразия, калейдоскопической пестротыархитектурных форм и красок. Зато обыкновенная девушка, точная копияочаровательной актрисы, для него всегда оставшейся двадцатилетней…

Он бездумно шагал по выложенной прямоугольными плиткамидорожке, этакой пограничной полосе, окружавшей весь невеликий городок, потомсошел с нее в невысокую желтую траву и брел себе дальше, ни о чем особенном недумая, попросту подставив лицо легкому ветерку, чувствуя, как помаленькуулетучиваются остатки и хмеля, и недавнего ошеломления. Замечательно, чтосуществуют на свете трава, солнышко и тишина…

И споткнулся, едва не полетел кубарем. Успел вовремясохранить равновесие, нелепо взмахнув руками, выпрямился. Недоуменно уставилсяпод ноги.

По начищенному боку черного форменного полуботинкапротянулась рваная царапина – погиб казенный шуз, вот незадача! Но это уже неимело особенного значения. Потому что он разглядел, обо что споткнулся: скрытаявысокой травой серая бетонная плита, развалившаяся на несколько кусков,выщербленная временем и дождями, с торчащей ржавой арматурой. А вон и еще одна,и еще…

Ясно было, что это остатки мощеной некогда и давным-давнозаброшенной дорожки, уходившей от поселка в места необитаемые, меж двумяближайшими холмами, спускавшейся по пологому склону.

Не раздумывая, он пошел туда, держась рядом срастрескавшимися, едва заметными в траве плитами, оплетенными местнымиползучими растениями с розовыми цветочками. Прошел меж холмов, а там пологийсклон скрыл от него поселок.

Не все ли равно, чем заниматься, чтобы убить время. Пожалуй,так даже лучше – бродить по окрестностям, вместо того чтобы тупо пялиться настереоэкран, выплескивающий очередные порции информации в таком количестве, чтово всем теле появлялась тяжесть, как при переедании…