Взрослые сказки о Гун-Фу. Часть 3. Мудрость - Михаил Роттер

– Выходит, не умею я не оценивать и не привязываться к результату, думаю, что никто не умеет. Ну или почти никто. Да что там не умеет, никто про это даже и не слышал.

– Снова ты не прав. – Заметно было, что Кань развлекался вовсю. – Ты и то и то прекрасно умеешь. Я бы даже сказал, профессионально. Сначала про «не оценивать». Ты известен как эксперт по выживанию в джунглях. Так вот скажи мне как эксперт, как нужно правильно ночевать в джунглях.

– Тебе это зачем? – удивился я. – Судя по твоему костюму, рубашке и галстуку, которые ты меняешь как минимум раз в день, ночевка в джунглях тебе точно не грозит.

– И тем не менее.

– Да все очень просто. Загодя (в джунглях темнеет очень быстро) находишь место на некотором возвышении (минимум дюймов двенадцать) над землей. Идеальный вариант – это раскидистое дерево. Рубишь бамбук толщиной в руку на куски длиной футов по семь, можно сказать, длиной в кровать. Эти бамбучины ты привязываешь к ветвям и получаешь что-то вроде нар. На них и спишь. Это, можно сказать, стандартный прием; если тебе нужно устроить на кого-то засаду, то ты делаешь такой же настил и сидишь на нем, пока не надоест или пока не пристрелишь того, кого ждал. Вот и вся техника, только нужно знать, что если ты собираешься второй раз использовать тот же самый насест, то нужно быть внимательным – на нем тебя уже может ждать тот, на кого ты охотишься.

– Ладно, про охоту нам сейчас не нужно. Лучше скажи, почему я не могу переночевать прямо на земле.

– Ты или дурак, или не вьетнамец, – удивился я. – Всякая деревенщина знает, что в джунглях на земле столько всякой ползучей мерзости, что выспаться тебе точно не удастся. Так что если хочешь спать, то будь добр на «второй этаж».

– А что это за «всякая ползучая мерзость», о которой ты говоришь?

– Много чего, змеи, пауки, муравьи. Чего пристал, мало ли что там может быть. Я же все это…

– Не оценивал? – перебил меня Кань. – Вот видишь, ты прекрасно умеешь не оценивать. Есть оно себе и есть. Ты лезешь наверх, делаешь себе постель, оставляешь всю эту дрянь внизу и забываешь про нее. При этом тебе все равно, полезная она или вредная и в каких отношениях находится друг с другом. Ты просто знаешь, что где-то внизу такое есть. Ты это свидетельствуешь. Запомни, кстати, это слово, если тебе не надоест, мы в свое время к этому еще вернемся. А теперь про то, что ты умеешь «не привязываться к результату».

– Ну не знаю, по-моему, я всю жизнь чего-то хочу и, стало быть, всегда привязан к результату. Сейчас, например, я очень хочу свой дом в Ирландии. Можно в глуши, было бы даже хорошо. Но в небольшом городке вроде этого было бы, конечно, лучше.

– А вот мы сейчас проверим, действительно ли ты так привязан к результату. Дом, говоришь, хочешь?!

– Хочу.

– А хочешь его прямо завтра? На выбор.

Тут я сразу насторожился. Мне мой советский ученик Володя не раз говорил про бесплатный сыр, мышеловку и глупую мышь.

А босс Кань развивал далее свою мысль:

– Сейчас уже поздно, но мой адвокат наверняка еще не спит, потому что на завтра я ему подкинул немалую работенку. Сейчас позвоним ему, пусть прямо с утра свяжется с хорошим агентом по недвижимости. А днем сядем с тобой в машину и поедем выбирать тебе дом. Любой. С гаражом, бассейном, двух-, трехэтажный, в общем, какой понравится. А никакой не понравится – построим, какой надо. Правда, на это потребуется немалое время, но зато будет такой, как ты хочешь.

– И что взамен? – задал я риторический вопрос. Риторический, потому что ответ я уже знал. Интересно было только, как это сформулирует Кань.

И Кань не подкачал. Формулировка, как всегда, была блестящей:

– Взамен ничего. Одни плюсы. В доме гараж, в него поставим машину. Хочешь такой же лимузин, как у того китайца Мо, в чьей квартире ты сейчас живешь? Кроме машины получишь должность моего заместителя, очень приличную оплату (ты таких денег в руках не держал) и всех этих оболтусов (вроде тех, которых ты уму-разуму учил) в подчинение. А что, они тебя уже знают, ходить будут по струнке.

И мне хорошо. За год я всему тебя научу и пойду на повышение. А ты здесь останешься «головой змеи». При таком раскладе получится, что дом для тебя не более чем штрих, необходимый для твоей должности. Не может же глава вьетнамской мафии жить, как нищий. Уважать никто не будет.

Видя, что я не отвечаю, а только восхищенно покачиваю головой, Кань сменил тон:

– Да не вербую я тебя, не вербую. Я и не рассчитывал, что это удастся. Хотя если бы вдруг получилось, это бы очень подняло меня в глазах сайгонских боссов. Такие люди, как ты, у них на вес золота. Так что это не более чем «попутная» попытка. А цель – показать, что на самом деле ты не привязан к своей цели. Вот я тебе предлагаю дом, к нему уважение, деньги, власть, а ты отказываешься. Так что умеешь ты все и не надо морочить умному дядюшке Каню голову.

Вдруг (как же он любит эти неожиданные повороты в разговоре) Кань перешел с вьетнамского, на котором мы говорили, на английский и сказал с акцентом:

– На сегодня до здесь, – после чего встал и вышел.

Я еще посидел немного и попросил официанта принести счет. Тот аж подпрыгнул:

– Гости мистера Каня кушают у нас бесплатно. И всегда все только самое лучшее.

Ну вот я уже перешел в разряд гостей мистера Каня, за которых он платит. А точнее, платит мафия. А если совсем точно, то, думаю, никто не платит.

Когда я, уходя, спросил об этом хозяина, тот замахал на меня руками:

– Что вы, мастер Минь. Мафия на улице – это очень плохо. Мафия в бизнесе – это очень хорошо.

«Как все странно, – подумал я, выходя из ресторана. – Не поймешь, что хорошо и что плохо. И кому что хорошо и что плохо. Похоже, Кань прав, лучше не оценивать и не выносить суждений».

«Ярко-красная» Бетти мне очень нравилась. Не как женщина, нет. Просто в ней было столько жизни и огня, что от одного ее присутствия на душе становилось тепло, весело и радостно. Характер у нее был такой легкий, что я подружился с ней буквально через пару встреч на тренировках. Не скрывая своей симпатии, я много возился с ней, уделяя больше внимания только капитану, которого, к собственному полному изумлению, начинал считать своим другом. Мое отношение к Бетти никого не удивляло, к ней все хорошо относились. Даже суровый О’Коннор вел себя с ней не как с секретаршей, а как с любимой избалованной дочкой, которой все прощалось.

Удивляло всех другое: у Бетти все так хорошо получалось, что, если бы не слишком большая разница в силе и весе, она давно бы «уделала» всех мужчин в группе, исключая, разумеется капитана.

Однажды Бетти, смущаясь, подошла ко мне после занятия. Видеть смущенную Бетти было настолько непривычно, что я забеспокоился, не заболел ли наш избалованный ребенок. Но, пощупав пульс, понял, что все в порядке.

– В чем дело? – спросил я ее, стараясь, чтобы голос звучал строго.