Кукушата Мидвича. Чокки. Рассказы - Джон Уиндем

соблюдалась на протяжении всего периода переговоров, как бы долго последние ни продолжались.

— Что ж, с точки зрения Мидвича, — говорил, пожимая плечами, мистер Гримм, — все это к лучшему. Но вот какого черта в это дело лезет военная разведка, я совершенно не понимаю.

К середине мая наметились кое-какие изменения. До сих пор подъем духа Мидвича, в общем, шел в ногу с весенним расцветом природы. Было бы преувеличением сказать, что согласие теперь полностью нарушилось, хотя некоторые струны стали звучать явно приглушеннее. Ощущалось какое-то отчуждение, в выражении лица Мидвича появилась некая печаль.

— Скоро, — заметил Уиллерс Гордону Зиллейби, — скоро нам придется поднапрячься.

— Некоторые изречения, как известно, звучат лучше вне контекста, но вашу мысль я понял. Что нам сильно портит дело, так это дурацкие нашептывания выживших из ума старух. Тут и без них тяжело, а уж с ними — прямая дорога в сумасшедший дом. Как бы их заткнуть?

— Ну, что там старухи! Неприятностей и без них по горло.

Зиллейби подумал и, нахмурившись, добавил:

— И тем не менее с этим надо бороться. Думаю, мы кое-чего добились в этом отношении, раз затруднения возникли только теперь.

— Конечно, мы даже и предполагать не могли, что все пойдет так гладко. И этим мы обязаны в первую очередь миссис Зиллейби.

Зиллейби промолчал, но наконец, видимо, решился:

— Я очень беспокоюсь за нее, Уиллерс. И хотел бы, чтобы вы с ней поговорили.

— Поговорить? О чем?

— Она напугана гораздо больше, чем мы думаем. Я обнаружил это несколько дней назад, причем вспышка произошла без всякой внешней причины.

Я как-то случайно поднял глаза и увидел, что она, не отрываясь, с ненавистью смотрит на меня. Но ведь она относится ко мне совсем иначе… А потом, как будто я сказал ей что-то обидное, ее прорвало: «Мужчине, конечно, все просто, ему не приходится выносить все это, и он обо всем осведомлен заранее. Разве он может понять? Даже если намерения у него самые наилучшие, он все равно остается в стороне! По-настоящему он никогда не узнает, каково нам приходится, даже когда все нормально. А что же говорить о том, что выпало на нашу долю сейчас? О том, каково лежать по ночам без сна и чувствовать всю глубину унижения от того, что тебя просто используют? Будто ты вовсе не человек, а какой-то механизм, вроде инкубатора… А потом час за часом и ночь за ночью гадать, что именно тебя заставляют вынашивать. Конечно же, ты не способен понять, каково это, — где уж тебе! Как это непереносимо, как разъедает душу! Нет, я больше не выдержу! Знаю, что не выдержу. Дальше так жить нельзя!»

Зиллейби помолчал и встряхнул головой.

— И ведь ничего нельзя сделать. Я даже не пытался остановить ее. Решил, будет лучше дать ей выговориться. Но мне хотелось, чтобы вы с ней поговорили и попробовали ее разубедить. Она знает, что все анализы и рентгеноскопия говорят о нормальном развитии плода, но вбила себе в голову, что вы обязаны так говорить из соображений профессиональной этики. Хотя тут я с ней не могу не согласиться.

— Клянусь Богом, я говорил правду, — ответил доктор. — Скажу по чести, не знаю, что бы я сказал, если б это было не так, но знаю, что вряд ли нам тогда удалось пройти наш путь без больших потерь. Уверяю вас, никто, включая и моих пациентов, не радуется этому больше меня. Не волнуйтесь! Я с чистой совестью могу успокоить вашу жену, во всяком случае, в этом вопросе. Она не первая, кто сходит с ума из-за этих мыслей, и, уж конечно, не последняя. Но только мы справимся с этой проблемой, как женщины тут же найдут себе новый повод для беспокойства.

— Да уж, нелегкое времечко нам предстоит, что и говорить.

Уже через неделю стало ясно, что прогноз Уиллерса имеет шансы оказаться бледной тенью действительности. Ощущение предгрозового состояния не только не пропадало, а почти зримо усиливалось со дня на день. К концу следующей недели единый фронт Мидвича пошатнулся. Взаимопомощь явно сдавала позиции, и мистеру Либоди пришлось принять на свои плечи груз растущей тревоги общины. Он трудился, не жалея сил, организовывал специальные дневные службы, а в остальное время ходил из дома в дом, ободряя своих прихожан как мог.

Зиллейби обнаружил, что спрос на его услуги резко упал. Рационализм явно впал в немилость. Зиллейби был странно молчалив и, верно, охотно превратился бы в невидимку, если бы представилась такая возможность.

— Вы заметили, — спросил он, зайдя вечером в коттедж мистера Гримма, — вы заметили, как злобно они смотрят на мужчин? Как будто мы дали взятку Господу Богу, чтобы при рождении обрести свой пол. Иногда это начинает раздражать. У вас в Грейндже то же самое?

— Началось было, — признался мистер Гримм, — но мы пару дней назад отправили их всех в отпуск. Кто захотел уехать домой — уехал. Остальные разместились на квартирах, рекомендованных доктором. В результате работа идет лучше, чем раньше. А то дела было совсем пошли наперекосяк.

— Мягко сказано, — отозвался Зиллейби. — Мне лично никогда не приходилось работать на заводе взрывчатых веществ, но теперь я отлично представляю себе, каково там. Чувствуешь, что в любой момент может произойти нечто ужасное и непоправимое. А сделать ничего нельзя. Можно лишь сидеть да молиться, чтобы ничего не случилось. Откровенно говоря, не знаю, как мы протянем месяц или сколько там еще осталось. — Он пожал плечами и покачал головой.

Но именно в тот самый момент, когда Зиллейби печально покачивал головой, ситуация неожиданно улучшилась. Дело в том, что с мисс Лэмб, которая приобрела привычку медленно прогуливаться по вечерам под зорким присмотром мисс Латтерли, в этот вечер произошел несчастный случай. Одна из молочных бутылок, аккуратно поставленных у задней двери коттеджа, каким-то образом опрокинулась, и, когда они выходили, мисс Лэмб наступила на нее. Бутылка покатилась, мисс Лэмб упала.

Мисс Латтерли втащила ее в дом и бросилась к телефону.

Миссис Уиллерс еще не легла спать, когда часов пять спустя после вызова доктор вернулся домой. Она услышала, как подъехал автомобиль, и, когда открыла дверь, увидела мужа, стоящего на пороге, растрепанного и жмурящегося от света. За все время супружеской жизни миссис Уиллерс видела его в таком виде не больше двух раз и теперь в тревоге схватила за руку.

— Чарли! Чарли, дорогой, что случилось? Неужели?!..

— Я пьян, Милли. Извини. Не обращай внимания.

— Ох, Чарли! А ребенок?

— Реакция, родная. Пр’сто реакция. Ребенок в полном п’рядке. В полном п’рядке. Абс’лютно. П’рядок!

— Благодарю тебя,