Мрачный залив - Рэйчел Кейн

– Вот, – говорит женщина, указывая точку на карте, – это ваша часть. Поиск по сетке, с севера на юг, потом с востока на запад, каждый проход на расстоянии не более трех футов от предыдущего…

– Спасибо вам, помощник, я знаю, что такое прочесывание по сетке, – отвечаю я. – Какой канал?

– Мы связываемся на седьмом, – говорит она и вручает мне рацию. Это целый кирпич, достаточно тяжелый для того, чтобы в экстренном случае использовать его как ударное средство, и достаточно прочный, чтобы работать даже после того, как по нему проедет грузовик. Я переключаю рацию на нужный канал и провожу проверку. Женщина кивает, и я направляюсь вверх по склону холма к лесу.

Темнота падает на меня, словно плащ, и я останавливаюсь, чтобы дать глазам привыкнуть. Здесь, как ни странно, теплее – в основном потому, что ветер не настолько сильный. Я делаю несколько вдохов и включаю фонарик, чтобы поискать отметку, которой Престер должен был отмаркировать место окончания своего поиска. Ярко-желтый флажок флуоресцентной окраски прямо-таки бросается в глаза. Престер продвинулся не особо далеко.

Направляюсь к флажку, внимательно вслушиваясь в лесные шорохи. Другие копы ведут поиск в своих квадратах, но я не вижу и не слышу их; такое ощущение, что с тем же успехом я могла бы быть одна-одинешенька во всем лесу. Я люблю Хавьера, но если он еще хоть раз посмеется надо мной за то, что в глуши я чувствую себя уязвимой… Дергаю плечом и выдергиваю из земли флажок-маркер. Помощница шерифа дала мне такие же яркие оранжевые флажки, чтобы отмечать места находки потенциальных улик; количество этих флажков в сумке кажется мне чертовски оптимистичным. Но я лишь отмечаю, в какую сторону был наклонен флаг Престера, и медленно начинаю идти по сетке. Сверяюсь с компасом, дабы удостовериться, что не сбилась с направления; в лесу невероятно легко свернуть не туда.

Заметив отблеск в луче фонаря, останавливаюсь и наклоняюсь, чтобы осмотреть предмет. Разбитая пивная бутылка; этикетка давным-давно облезла за те годы, что стеклотара пролежала здесь. Тем не менее я помечаю ее и иду дальше.

Квадрат Престера небогат на улики. Заканчиваю проход с севера на юг и начинаю двигаться с востока на запад. Я уже на полпути (и уже час занимаюсь прочесыванием), когда замечаю что-то странное. Изучаю находку, стараясь понять, что же это; просто нечто странное, полускрытое листьями папоротника, но выглядит как-то неправильно. Я аккуратно развожу в стороны листья растения и всматриваюсь поближе.

Гладкое. Бледное. Изогнутое. Органическое.

Это не имеет никакого отношения к пропавшей женщине, но это кость. Мое сердце начинает биться чаще, но я усмиряю его. «Возможно, просто мертвое животное», – говорю я себе. Это вполне осмысленное объяснение: в конце концов, я посреди леса. Знаю, что это рискованно и что парни из ТБР, вероятно, будут совершенно справедливо ругать меня за то, что я трогаю улики, но я не хочу быть тупой деревенщиной, которая поднимает крик из-за оленьего черепа. Поэтому наклоняюсь и начинаю осторожно разгребать почву по сторонам.

Это человеческий череп, зарытый в землю подбородком вниз. Не могу сказать, был ли он погребен полностью, а потом обнажен дождевыми струями, но когда добираюсь до надбровной выпуклости и глазниц, я уже точно знаю, что этот череп принадлежал человеку – вероятно, мужчине, потому что надбровья сильно выступают. Я останавливаюсь, делаю шаг назад, втыкаю в землю оранжевый флажок и включаю рацию.

– Нашла кое-что, – сообщаю помощнице шерифа, сидящей за своим столиком ниже по склону. – Мне нужно, чтобы руководитель операции прибыл сюда немедленно.

– Да, детектив, – чопорно отвечает она. – Я сейчас отправлю его. Эксперты вам тоже требуются?

– Совершенно верно, – говорю.

Я считаю, что на этом разговор завершен, но после короткой паузы помощница шерифа снова появляется в эфире.

– Вы нашли ее? – спрашивает она осторожно, почти боязливо.

– Нет, – отвечаю я. – Кого-то другого. Ни следа пропавшей женщины.

На этот раз она ничего не отвечает. Я жду, глядя на полупогребенный череп.

«Кто ты?» Я гадаю также, кто закопал его здесь. И почему это место так близко от пруда, где утонула машина. Поскольку что-то – не логика, а что-то, гнездящееся в глубинах моего мозга – нашептывает мне, что это не совпадение. Мы любим, чтобы все было логично и осмысленно, – мы, копы. Я знаю, что здесь, вероятно, нет никакого тайного смысла, что, скорее всего, пьяный охотник сломал ногу и был съеден пресловутым голодным медведем, но все же…

Здесь есть связь. Я знаю это, даже если пока не могу это доказать.

* * *

Мой квадрат быстро превращается в место следствия. Сначала руководитель операции – лейтенант ТБР, белый мужчина с резкими манерами – задает мне ряд вопросов, категорически желая узнать, зачем я частично выкопала череп, и не особо слушая мои ответы, поскольку уже мысленно заполнил соответствующую графу в бланке. Потом я отхожу назад, прислоняюсь к дереву и наблюдаю издали. Эксперты подходят к делу очень серьезно, учитывая все; поскольку преступление произошло давно, им нет нужды беспокоиться о следах ног. Предмет их заботы – волосы и ткани, и все, кто приближается к черепу, должны облачиться в комбинезоны из нетканки, иначе их никто не подпустит. Техник подходит ко мне, чтобы взять образцы волос и тканей на тот случай, если я оставила их на земле или на черепе, и я подчиняюсь. Еще им нужны отпечатки пальцев, и я предоставляю их, хотя не трогала сам череп непосредственно. Но так положено по протоколу.

А вот чего нет в протоколе, так это того, как лейтенант выпаливает свои мнения, словно из водяного пистолета. «Вероятно, бродяга». Здесь, в лесу? Сомнительно. Бездомные предпочитают не слоняться по лесам, а если покойник был бездомным, у него должна была быть какая-то поклажа: вещи, может быть, палатка.

Поблизости я ничего подобного не вижу. «Какой-нибудь пьяница, решивший поспать не в том месте. Или самоубийца».

Случайно умершие люди и самоубийцы обычно не закапывают свои черепа. Я знаю, что череп от тела могли отделить пожиратели падали, могли скатить его по склону, если уж на то пошло, а в почву он мог погрузиться естественным путем. Я гадаю, следует ли упомянуть об этом, потому что никто из присутствующих пока не думает в эту сторону.

Я ничего не говорю. Вместо этого иду вверх по холму.

Это трудный подъем: выветренный камень рассыпается на обломки у меня под ногами, скользкая растительность едва не заставляет меня упасть, но я упрямо поднимаюсь. Я выбираюсь наверх, тяжело дыша, вся вспотевшая под плотной курткой; уперев ладони в бока, медленно иду по кругу. Здесь, на вершине, царит сумрак, но все же это не та темнота, которая уже сгустилась внизу, и мне не нужен фонарик, чтобы опознать могилу. Она старая, но не старше пары лет, прикидываю я. Мелкая, сильно разрытая падальщиками, и это объясняет, как череп мог скатиться вниз по склону. На этот раз я не копаюсь в земле, просто смотрю; мне не требуется ничего трогать, поскольку я и так вижу три ребра, торчащие наружу. Изорванная ткань трепещет на ветру.