Мене, текел, фарес.... - Олеся Николаева

— Нехорошо, —говорил он, — на нашем подворье престольный праздник, а мы здесь.

— Так вы жебольны! — замечал ему келейник.

— Больны небольны, а это наш наместничий долг, — назидал его архимандрит. — Может, там самСвятейший служить будет или пришлет кого. Владыка Варнава наверняка пожалует.Наместники других монастырей. Хватятся — а нас нет. Спросят — а где,собственно, Свято-Троицкий монастырь? Скажут: а наместник там болен. А тогдаони ответят: а больные в звании наместников нам ни к чему.

Итак, онсобирался. Брал с собой только своего иеродьякона Дионисия да келейника. Впошивочной мастерской ему готовили и новый подрясник и новую зимнюю рясу. Вкачестве подарка он вез два белых старинных священнических облачения, шитыхзолотой нитью, как и положено на Рождество, икону Рождества Христова, междупрочим, принадлежавшую вдохновению иконописца Ерма, и пачку открыток с видомСвято-Троицкого монастыря.

Однако, необошлось без скорбей. Главная — самая искусная мастерица свалилась стемпературой, и зимняя ряса так и осталась недошитой. Одно из двух подарочныхоблачений оказалось настолько ветхим и обтрепанным, что дарить его было простонеприлично. Решили ограничиться одним — более или менее целым, а такжепревосходной Ермовой иконой и открытками, присовокупив к ним еще и дюжинувыпущенных десяток лет назад пластинок с записями монастырского колокольногозвона.

Но и там былабеда: то ли пластинки пролежали слишком долго на складе, то ли хранили ихкак-то неправильно, но они сделались столь хрупкими, что стоило лишь их взятьза ребро, а не положить на ладонь, как кусок откалывался и оставался в руке.

— Искушение!— сокрушенно мотал головой келейник.

— Ничего,ничего, — подбадривал сам себя отец Нафанаил. — Мы довезем их аккуратненько вкоробке, да так и передадим. А что они там сломаются — так это уже не нашавина. Мы-то дарили целые!

НаконецДионисию все-таки удалось его убедить, что так делать нельзя: когда вся дюжинарасколется при первом прикосновении, там, в Рождественском подворье, поймут,что пластинки — некачественные, бракованные.

— Ну что мыможем поделать! — отбивался наместник. — Монастырь у нас бедный, можно дажесказать, нищий… Денежная реформа разорила нас вконец. За экскурсии — и тозапретили нам брать деньги. Раньше хоть какие-нибудь иностранцы приедут,захотят отправиться на осмотр пещер, так мы им туда билеты продавали. А теперь— все бесплатно. Просто так жертвовать-то не хочет никто!

Действительно, главной святыней и достопримечательностью монастыря были длинныеи глубокие пещеры, не искусственные, а созданные Самим Творцом. Они так иназывались: «Пещеры, Богом зданные». Вход в них был у самого Троицкого храма ивел вглубь Афонской горки. Чуть дальше проход разделялся на нескольколабиринтов, каждый их которых либо упирался в небольшой церковный предел, либоуводил в неведомую подземную даль. Существовало предание, что эти пещеры былисоединены с пещерами самой Псково-Печорской обители, а может быть, даже иКиево-Печерской Лавры, и монахи, в случае осады обители, могли тайно сообщатьсясо своими собратьями из Печор и Киева. Но план подземелья был утерян, и никтоне знал, какой из лабиринтов приведет его к золотым куполам. Поэтому монастырьпользовался лишь освоенной частью пещер. В отгороженных нишах, которыепримыкали к лабиринтам, издревле хоронили насельников и благотворителеймонастыря. Гробы их складывали один на другой, и когда одна ниша заполнялась,ее закрывали железной дверью и переходили к другой.

Пещеры былипесчаные: плотный мелкий серый песок покрывал своды и стены, рыхлый и мягкийлежал под ногами. Диво еще заключалось в том, что, какая бы ни была погодаснаружи, в пещерах всегда поддерживалась одна и та же температура, кажется,плюс шесть градусов, которая задерживала, а быть может и вовсе останавливалатление. Во всяком случае, здесь никогда не было запаха, который напоминал бы отом, что в двух шагах от прохода, по которому движутся люди, дожидаются СудногоДня в своих деревянных гробах мертвецы. Были здесь и захоронения монастырскихподвижников, прославленных своими чудесами. Гробы их занимали отдельную,довольно просторную нишу. Мощи их оставались вовсе нетленными и благоухали —даже пелены, укрывавшие их сухонькие тела, пахли каким-то неземным ладаном.

Пещеры быливписаны в общий областной экскурсионный план, и поэтому в монастырь привозилитуристов, которым здесь продавали билеты «на осмотр святыни». Кроме того —экскурсанты покупали у входа в пещеры и свечи, которые стоили здесь в несколькораз дороже, чем в храме: это приносило монастырю кое-какой доход. Однаконесколько месяцев назад сразу в нескольких московских газетах — из«прогрессивных» — появились статьи с кричащими названиями типа «Плата засвятыню», «Почем нынче мощи» и даже «Монастырь как дом торговли». Они, чтоназывается, выводили монастырь «на чистую воду», обличая его в том, что он,якобы спекулируя на «святых чувствах», вынуждает паломников дважды платить заодни и те же «пещерные впечатления»: первый раз они уже платили за них вобластное экскурсионное бюро.

ЕпископВарнава вызвал к себе ничего не подозревавшего Нафанаила и, размахивая передего носом подшивкой столичных газет, кричал: «Вам — доход, а меня — на приход!»Короче говоря, перепуганный наместник, вернувшись в монастырь, повелел вовсезакрыть пещеры, а если и открывать, то исключительно для братии.

Все это бурнообсуждалось по кельям, и монахи вынесли из этого лишь одно: все подстроил имнесомненно игумен Ерм. Это он имел застарелую вражду к Свято-Троицкомумонастырю. Это он принимал у себя столичных писак, он же их и науськал. Именноон снарядил их оружием собственной осведомленности. Даже Дионисий с подозрениемспросил меня:

— А этослучайно не ты приложила руку?

Но я снегодованием отвергла его вопрос. Потому что в том, что пещеры «Богом зданные»кормили молитвенный монастырь, не было ничего предосудительного: получалось,что это Сам Господь питает свое воинство. Почему-то мне кажется, что если быэто было сформулировано именно так, мой духовник со мною бы согласился. Но вмонастыре говорили: «Узнаю Ермов стиль!» или: «Да, наш авва нас так просто неоставит».

Однакодогадки, откуда ветер дует, постепенно перешедшие в твердое чувствоуверенности, основывались, помимо «Ермова стиля», еще и на том, что обамонастыря, при всем своем противостоянии друг другу, совсем не были так ужизолированы, а при сохранении обоюдоострого напряженного интереса меж ними,всегда находились люди, готовые перенести свежие вести как туда, так и обратно.Так что о «плате за святыню» насельники Свято-Троицкой обители уже слышали и догазетной атаки, и в идеологическом авторстве отца Ерма уже не сомневались.

Конечно,многие из Свято-Троицких искусились. Шли неподобающие разговоры о том, что,якобы он сам «сидит по уши в гуманитарной помощи», что «продает иностранцамиконы за баксы»… А Свято-Троицкий монастырь и паломников кормит бесплатно, истарых больных монахов своих лечит, и пол-России духовно окормляет. Говорили ио том, что на Западе, который «так почитает игумен Ерм», даже плюнуть бесплатнонельзя: сядешь на скамейку — доллар, в сортир пойдешь — доллар. И что этиминостранцам сразу и не так интересно будет, если с них плату перестанут брать,потому как у них своя психология: если дорого — значит ценно, «работает». Магиядля них, может, и мракобесие, но зато «работает». «Работает» — это довод. А«работает» — только за деньги. Чем больше денег, тем ценнее, тем лучше«работает». И вообще с них лучше было бы драть за пещеры три шкуры. Чем большеплатили бы, тем более поклонялись. Чем более поклонялись, тем больше бы народасюда приезжало. Чем больше народа, тем больше денег монастырю. А чем больше монастырюденег — тем шире миссионерская деятельность. Святых отцов бы у себя издавали.Газету бы свою монастырскую выпускали. Радиопрограмму бы свою открыли. Дажецелый телеканал!.. А помимо того — богадельня при монастыре нужна? Нужна. Априют для сирот? А нечто вроде божедомья? А, извините, на какие гроши, когдабратия ходит в залатанных рясах и питается жидким варевом? Вот как. А надармовщинку — эти иностранцы все равно ничего не поймут. И при этом всеапеллировали к иеромонаху Иустину как сугубому знатоку вопроса: во-первых, онбыл из семьи дипломатов, работавших в Америке, и сам прожил до семнадцати лет вНью-Йорке, а во-вторых, он водил экскурсии по пещерам, а теперь водить ему былобольше некого, и он оказывался страдательным лицом. Но Иустин только улыбалсяим в ответ.