Красная пелена - Башир Керруми

Но напрасно я старался изгнать из мыслей один и тот же назойливый вопрос: вернется ли ко мне зрение? Мне хотелось верить, что это так, но…

В памяти сами собой всплывали печальные картины, свидетелем которых я был в детстве. Я снова как наяву видел слепых попрошаек на улицах Орана – одетых в лохмотья, с беспросветной тоской на лицах… Нам, мальчишкам, было больно смотреть на них, служивших живым олицетворением нищеты, угрожавшей каждому из нас. Мы жалели их.

Образ оранских слепых возродил во мне старые страхи, и я снова почувствовал искушение разом покончить с этой никчемной жизнью.

В то же время – очевидно, во мне заговорил инстинкт выживания – я пытался найти в своем новом положении хоть что-то позитивное, за что мог зацепиться. Я вспомнил о двух знаменитых алжирских музыкантах – слепом скрипаче и слепом лютнисте. Последний помимо всего прочего возглавлял оркестр государственного алжирского радио и телевидения. Но их история не слишком меня обнадежила – я понимал, что речь идет о людях, наделенных выдающимися талантами, тогда как я сам ничем не выделялся из общей человеческой массы. Да и средствами выучиться музыке я не располагал.

В жизни мне уже привелось испытать немало лишений и разочарований, но до сих пор я успешно преодолевал любые трудности. Однако то, что случилось со мной сейчас! За что мне такое наказание? В душе поднималась волна протеста, унося с собой остатки веры.

Все эти размышления так вымотали меня, что я снова погрузился в сон. Впрочем, не исключено, что еще действовал наркоз.

Меня разбудила медсестра.

– Просыпайся, красавчик, – приговаривала она. – Пора на перевязку.

Ее голос звучал так ласково, что мне захотелось поделиться с ней своими сомнениями.

– Пожалуйста, – взмолился я, – скажите, что доктор сделал с моими глазами!

– Вам, молодой человек, провели операцию витрэктомии. Это означает, что из глазной жидкости, которая называется стекловидным телом, вам удалили кровь.

– А когда я снова смогу видеть?

– Ну, я не врач и точно не знаю, какой у вас диагноз, но я могу спросить у доктора. Обычно зрение возвращается к больному дня через три-четыре, но все зависит от диагноза. Например, если у вас глаукома, то и месяц может пройти. А теперь мне пора – другие пациенты ждут.

– Мадам, прошу вас, поговорите со мной еще немножко!

– Молодой человек, мне правда некогда. Может быть, постараюсь заглянуть к вам в конце дня. Если выдастся минутка, обещаю, что приду вас проведать.

Была еще одна неприятность, отравлявшая мне существование: на протяжении десяти дней мне пришлось лежать на спине, без подушки, не имея права поворачиваться на бок и даже просто поворачивать голову. Кормили меня исключительно жидкой пищей, естественные надобности я отправлял с помощью санитарок, а вместо душа довольствовался обтираниями.

На следующий день в дверь палаты постучали. Санитарка впустила ко мне женщину, которая представилась социальным работником. Та первым делом поинтересовалась, как я себя чувствую. Вопрос показался мне настолько бестактным, что я не удержался и сказал:

– Я в больнице. Только что перенес операцию. Я ничего не вижу и не знаю, вернется ко мне зрение или нет. Я даже не знаю, что врачи делают с моими глазами! Если постараться ответить на ваш вопрос о моем самочувствии, – съязвил я, – то приходится признать, что оно далеко от идеального!

На самом деле я понятия не имел, кто такие социальные работники и в чем заключается их работа, а потому спросил:

– Что вы собираетесь предпринять? От процедур, уколов и перевязок меня уже тошнит. К тому же должен вам заявить: начиная с этой минуты я намерен требовать объяснений! Пусть мне расскажут, что со мной делают! И какой смысл в моем так называемом лечении!

Несмотря на грубость моего тона, социальный работник не обиделась:

– Не волнуйтесь, пожалуйста! Я не врач и не медсестра, моя задача – помогать людям вернуться к жизни после больницы. Например, получить карточку социального страхования, подать заявление на предоставление социального жилья или путевки в дом отдыха. – Она чуть помолчала, а потом добавила веселым тоном: – И, поверьте, я никогда никого и пальцем не тронула!

Ее ответ меня немного успокоил и даже отчасти развеял мой страх перед врачами. Все тот же инстинкт выживания заставил меня задать ей еще один вопрос:

– Как вы думаете, какие профессии доступны слепому?

– Я обязательно найду для вас эту информацию, – пообещала она, – но не надо отчаиваться раньше времени. Я уверена, что вы поправитесь.

– Поймите меня, я не пессимист, но и не оптимист. Я просто реально смотрю на вещи. И хочу заранее быть готовым к любому повороту событий, даже самому печальному.

– Такая предусмотрительность в вашем возрасте! Удивительно. И все-таки не теряйте надежды. Жизнь вам еще улыбнется.

Наверное, следовало поблагодарить ее за отзывчивость, но вместо этого я сказал:

– Я надеюсь не только вернуть себе зрение. Я надеюсь получить профессию, которая позволит мне ни от кого не зависеть.

Она ничего не ответила. Улыбнулась мне дежурной улыбкой и ушла.

В те мгновения я впервые осознал, что наделен способностью понимать чувства и эмоции других людей на слух, не видя их лиц. Так, я сразу распознал лицемерный характер оперировавшего меня профессора – когда он обращался к своим помощникам, в его голосе прорывались с трудом скрываемые ноты недовольства. Очевидно, больные его здорово раздражали. Зачем он только взялся лечить людей, недоумевал я. Стал бы механиком и ремонтировал машины – им по крайней мере все равно, что с ними делают!

По нескольку раз в день я приподнимал с глаз повязку и пытался открыть глаза. К сожалению, меня окружала сплошная тьма. Неужели профессор лишил меня остатков зрения, сохранявшихся до операции? Во мне постепенно зрела настоящая ненависть к этому человеку. Когда она охватывала меня особенно сильно, я всерьез размышлял о самоубийстве.

Мне казалось, я с каждым днем все глубже проваливаюсь в пропасть. Я падал и падал вниз, не зная, за что зацепиться, чтобы остановить падение.

На следующее утро ожидался обход великого профессора. Я решил, что должен задать ему пару вопросов. Когда он вошел ко мне в палату, я выпалил:

– Доктор, вернется ко мне зрение или нет? И не могли бы вы объяснить, что именно проделали с моими глазами?

Он продолжал вещать что-то своим студентам. На меня он не обратил ни малейшего внимания.

Тут уж я не выдержал:

– Никогда не думал, что в этой больнице работают глухие врачи!

В палате повисла ледяная тишина. Спустя несколько секунд вся компания покинула палату.

Я чувствовал себя полным ничтожеством. Именно тогда я уверился, что ослеп навсегда.

Не знаю, что было тому причиной, возможно моя выходка, но вскоре меня перевели в Париж, в клинику Кошена. Впрочем, не исключено, что врачи городской больницы Ренна просто избавились от меня, потому что не знали, что со мной дальше делать. Как бы там ни было, они объяснили, что теперь мной займется настоящее медицинское светило. Мой случай был объявлен исключительным, но меня уверили, что в Париже мне непременно помогут.