Нансен. Человек и миф - Наталия Будур
Шрифт:
Интервал:
Умение не обращать внимания на чужое мнение и до последнего быть уверенным в собственной правоте, которое, быть может, кто-то назовёт упрямством, помогало Нансену всю жизнь. И именно благодаря ему он достиг всего, что хотел (или многого из того, что хотел).
Его друзья вспоминали, что Фритьоф умел следовать своим принципам, несмотря ни на что. Он считал, что прав он, а не мир. И его любимым высказыванием было следующее:
«В английском сумасшедшем доме содержался один больной, который говорил: „Я сказал, что безумен мир. А мир ответил мне, что безумен я — и засадил меня сюда“».
Профессор Брёггер, прижизненный биограф Нансена и близкий друг семьи, называл его первым истинным учеником анархиста-писателя-скандалиста Ханса Йегера и во многом был прав. Мифологизированный и «залаченный» Нансен умел устраивать скандалы, многие из которых не утратили своей актуальности и по сей день. А если сравнить многие высказывания Йегера, то они просто совпадут с некоторыми принципами поведения Нансена. Взять хотя бы такое:
«О великий Боже, а всё-таки люди — невероятные идиоты!»
Да и любовные треугольники, в которых Нансен и Йегер выступали в роли соблазнителей жён приятелей, тоже говорят сами за себя. Кроме того, Нансен и сам был частью богемы, будучи прекрасным художником и блестящим писателем.
Однако это сходство многими исследователями и современниками считалось ошибочным, а сам «дуэт» Нансен — Йегер трактовался как противопоставление противоположностей. Так, в 1894 году вышел в свет роман норвежского писателя Яльмара Кристенсена «Ублюдки», в котором в Норвегию в судьбоносное для нации время приезжает консул Крог и говорит, что страна и молодёжь должны выбрать «между Хансом Йегером и Фритьофом Нансеном». А современный литературовед Хальвор Фости в книге «Богема Кристиании» (1995) пишет, что в 1880–1890 годы в стране было два кумира молодых:
«Мы можем называть это противостоянием Йегера против Нансена, абсента против спорта, прожигания жизни в кафе и ресторанах против жизни на вольном воздухе, бесхребетности против воли, сексуальной распущенности против упорядоченной личной жизни — словом, „нездорового“ образа жизни против „здорового“».
Однако если Йегер был анархистом, то и Нансен всегда придерживался одного из принципов классического анархизма, сформулированного в 1816 году английским философом Джереми Бентамом:
«Философ, желающий изменить какой-нибудь дурной закон, не проповедует восстания против этого закона. Совсем иной характер у анархиста. Анархист отрицает само существование закона, отвергает право закона приказывать нам, возбуждает людей к непризнанию в законе обязательного повеления и зовёт к восстанию против исполнения закона».
Нансен, по сути дела, всегда восставал против законов общества и шёл наперекор им, он всю сознательную жизнь был приверженцем одного из анархических принципов «свободы от принуждения», который предполагает отказ от принуждения одних людей другими к участию в какой бы то ни было деятельности, будь то в интересах отдельного человека или даже всего общества, против его воли. Он был абсолютно согласен с Генриком Ибсеном, заявившем в пьесе «Враг народа», что «человек, идущий наперекор сплочённому большинству», прав и должен стоять на своём. А доктор Григ вспоминал, что, попросив Фритьофа по-дружески, можно было заставить его сделать что угодно, но стоило «нажать» — и реакция была прямо противоположной.
В 1926 году в речи, произнесённой в Шотландии, Нансен скажет, что им в молодости руководили «жажда приключений» и «госпожа безответственность», которыми он управлять в то время не мог.
Участие человека в чём-либо всегда должно осуществляться не под внешним давлением, но при условии проявления личной ответственности перед обществом, частью которого он является. Так считали анархисты, так считал Нансен. Он всегда делал только то, что считал нужным, — начиная от арктических путешествий и заканчивая работой в Лиге Наций.
Так что, исходя из вышесказанного, замечание Брёггера о сходстве между Нансеном и Йегером представляется очень мотивированным, что, впрочем, неудивительно для профессора.
Нансен всегда был искателем приключений. По воспоминаниям друзей, ему никогда нельзя было говорить, что что-то сделать невозможно. Это был сигнал для Фритьофа к немедленному действию, его энергия находила новое применение, и он стремился претворить свой новый план в жизнь, даже если это было смертельно опасно. И остановить его тогда не мог никто.
Путешествие в Гренландию было как раз и невозможно, и смертельно опасно.
Нансен был всегда очень стремителен и легко принимал решения (если дело не касалось женщин), а затем упорно шёл к цели.
17 и 19 апреля 1888 года в рамках защиты докторской диссертации Фритьоф читает две лекции по теме своей работы, а 28 апреля защищается, хотя оба оппонента резко критикуют его открытия. Профессор В. Вереншёльд писал впоследствии, что «высказанные Нансеном в его докторской диссертации идеи были настолько новы и оригинальны, что почтенные оппоненты просто ничего не поняли». Однако в результате бурной дискуссии ему присваивается докторская степень — что уже большой успех.
А 2 мая Нансен отправляется в Гренландию, о которой грезил со времени своего путешествия на «Викинге».
Подготовка к экспедиции была долгой, очень утомительной — и во многом унизительной.
Правда, и сочувствующих было достаточно. Так, когда Нансен заявил о своём желании отправиться в Гренландию профессору Даниэльссену, тот не стал отговаривать его от смелой и безрассудной, по мнению многих, задумки, и предложил не увольняться из Бергенского музея и сохранить годовое жалованье.
Чем же так влекла к себе Нансена — и не его одного! — Гренландия?
* * *
Группы островов, лежащие к северу от Великобритании, издавна известны шотландским и ирландским кельтам, но были, по-видимому, мало населены. Когда в VIII веке туда пришли норманны, всё население этих островов состояло из ирландских монахов. Точно так же обстояло дело в Исландии. Ирландец Дикуилий рассказывает в своей хронике, что монахи прибыли на эти острова незадолго до нашествия скандинавов и покинули их тотчас же после того, как начались вторжения.
Таким образом, заселение этих архипелагов и Исландии новыми пришельцами не встретило никаких препятствий. В 861 году норвежец Наддод открыл Исландию, а в 878 году началась её колонизация, продолжавшаяся около 50 лет. Большинство колонистов были норвежцы, покинувшие свою родину, чтобы не подчиняться владычеству могущественных королей.
Итак, Исландия сделалась второй Норвегией. По образцу последней она представляла собой, как пишут историки, федерацию изолированных усадеб и хуторов, расположенных в глубине фьордов и долин острова. Старые нравы, традиции и саги сохранились здесь практически в первозданном виде, и преимущественно по ним мы можем судить о состоянии Скандинавии до принятия христианства.
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!