Корректировщик. Остановить прорыв! - Георгий Крол

Выйдя к нам в тыл, диверсанты направились к основной цели. И нарвались! Когда из ДЗОТа по ним резанули из немецкого пулемёта, они растерялись. Видимо, групп было несколько, и немцам показалось, что они наткнулись на своих. Тем более что рассмотреть замаскированную огневую точку они так и не смогли. Вот и принялись кричать и размахивать руками, показывая, что свои.

Бойцы сообразили, что к чему, и огонь прекратили. Осмелевшие фрицы выперлись ещё выше по склону – и тут откинулись заслонки, прикрывающие амбразуры. Выхода у диверсантов не было. В два ствола их положили бы в секунды. Пришлось им сложить оружие. А самой обидной для них деталью было то, что собирал это оружие… повар. Да-да, повар, в белой куртке и белом же колпаке. Он потом в лицах показывал, как реагировали истинные арийцы на этот казус.

Так что теперь у нас опять были пленные. Их тщательно обыскали и связали. Унтера привели ко мне для допроса. Когда его заводили в капонир, парень совсем сдулся, оценив отсутствие видимых разрушений. И это после вчерашней бомбёжки и сегодняшнего артобстрела. А когда я начал задавать вопросы, рядом со мной встал Корда. Этого хватило, чтобы фриц не запирался.

Первым делом были отправлены разведчики на поиски ещё двух групп. Одна должна была переправляться в километре левее, ещё одна за поворотом реки. Потом пошло выяснение общей картины. Как я и предполагал, перед нами была ударная группа Клейста. И состав был ожидаемый: 11-я, 13-я, 14-я и 16-я танковые дивизии и две моторизованные СС – «Лейбштандарт Адольф Гитлер» и «Викинг». А ещё я узнал, что фюрер грозится расстрелять генерал-полковника, если он опять позволит «унтерменшам» разбить элитные части вермахта.

Группу, засланную на левом фланге, частично уничтожили, а частично взяли в плен бойцы старшины-пограничника. Двоих его солдат, конвоирующих пленных диверсантов, увидели ещё до получения приказа отправить разведку. Из этой группы немцев уцелело трое. А вот следов второй группы не нашли. Я связался с погранотрядом и передал им информацию.

Капитану приходилось туго. Сейчас, когда у нас затишье, все слышали канонаду на правом фланге. И помочь ему мне было нечем. Услышав, что у пограничников уже серьёзные потери, я решил снова выйти на штаб фронта. Плевать мне на субординацию, наору на всех, причём на самом что ни на есть командном языке. Может, хоть тогда они прочухаются? Во всяком случае, пришлют кого-нибудь из Смерша или частей по охране тыла по мою душу? А уж на месте я им всё покажу!

Весь мой пыл пропал даром: сколько мы ни кричали в эфир, нам не ответили. Вот как после этого назвать штабных? Ладно, вчера… Обстановка неясна, что происходит с частями, наносившими фланговый удар по группе Клейста, непонятно, связи нет. И это объяснимо – вот они, остатки этих частей, возле меня. Ни командиров, ни средств связи, ничего! И тут я со своими данными о прорыве.

Но это, опять-таки, вчера. С тех пор на связь выходил командир погранотряда с докладом об обстановке, причём не раз. Ещё и пленные, которых наверняка отправили в штаб. Да и бои, идущие на Днестре в районе переправ, должны были засечь. Это сто процентов, наш самолёт-разведчик я видел. И всё равно меня игнорируют. Ничего не понимаю!

Немцы пытались привести себя в порядок. На данный момент они перестали кучковаться и, отодвинувшись от нас на верных шесть или семь километров, постарались по возможности рассредоточиться. Сделал запись в «боевом журнале», в том числе и о неудачной попытке выйти на связь со штабом. Ладно, пока есть возможность, пойду посмотрю, что у Белого наверху. Их там, может, и не слишком долго долбили, но всё же. Да и вообще хочется воздуха глотнуть. Тут хоть вентиляция и вполне на уровне, но воздух какой-то… технический, что ли.

По пути я заглянул к пушкарям: лишняя похвала никому не помешает. Потом спустился вниз к силовой установке, поговорил с бойцами внизу. Вот кому тяжело. Ничего не видно и не слышно, знай таскай снаряды с полок к подъёмнику и гадай, что там, наверху, происходит. И дышать тут ещё труднее. Поговорил, кратко описал обстановку, поблагодарил за службу.

Наверху было жарко. В раскалённом воздухе висели остатки дыма и пыли. Подышать решил, называется. Забыл, понимаешь, что тут час назад творилось. Шли мы не торопясь, оглядываясь вокруг. Да, вроде и недолго немцы палили, а впечатляет, опытные гады. Хотя всё же выглядит не так страшно, как я боялся. Ещё на подходе я увидел, как бойцы машут шанцевым инструментом – в простонародье лопатами, приводя в порядок траншеи. Вполне себе весело работают, похоже, потерь нет или их немного.

С другой стороны, я помню рассказы ветеранов о том, что после боя первое ощущение – это счастье. Даже когда рядом лежат убитые друзья – счастье. Потому что ты живой. Потом наваливаются скорбь, боль, злость, но первое… Многие всю войну стыдились этого чувства, считали себя чуть ли не негодяями, а ведь это нормально. Самый главный страх в жизни любого человека, базовый страх – это страх смерти. Вот и мои бойцы радуются, даже если в роте есть потери.

Я задумался и на какое-то время перестал отслеживать обстановку вокруг. Поэтому крик наблюдателя: «Воздух!» застал меня врасплох. Корда закричал: «Быстрее, товарищ лейтенант», – и я включился в происходящее. Из хода сообщения метрах в пятидесяти от нас махал рукой Рамон – мы рванули туда. На бегу я посмотрел вверх. На нас наплывала масса самолётов. Они что, целую эскадру на нас бросили? Хотя это я, наверное, загнул! Но тут около полусотни машин, причём разных типов. Есть и обычные бомбардировщики, и пикировщики.

В ту секунду, когда мы с Кордой свалились в ход сообщения, Ju-87 уже начали выстраивать «карусель». Комиссар уже был в блиндаже и торопил нас, но отказаться от последнего взгляда вверх я не сумел. До того как упали первые бомбы, я успел заметить, что группа из десятка самолётов, судя по обводам He-111, ушла в сторону и нацелилась на правофланговый пулемётный ДОТ. А потом начался ад.

Первый раз в жизни я находился под бомбами. В училище мы не один десяток раз выходили на учения с боевой стрельбой. И имитации для создания обстановки, максимально приближённой к боевой, на нас не жалели. Но сейчас я понял, что это было штормом, бушующим на сцене театра, по сравнению с настоящей бомбёжкой. Особенно если учесть, что первые взрывы застали меня на пороге блиндажа.

То, что мой зам – это подарок судьбы, я чувствовал давно. Но окончательно в этом убедился только сейчас. Блиндаж, в который меня, слегка оглушённого близкими падениями стокилограммовых бомб, затащил Корда, сидело и стояло, согнувшись в три погибели, полтора десятка человек. За старшего тут был Рамон, мой новоиспечённый комиссар. Судя по его спокойствию, остальные были укрыты не хуже. Когда только успели?

Нет, в прошлое посещение я эти укрытия видел. Даже выслушал рассказ о том, где добыли брёвна для перекрытий. Но вот ЧТО это были за укрытия – не понял. А Белый, уж не знаю из какого своего опыта, построил в ходах сообщения полноценные блиндажи. В пять, а то и шесть накатов. И теперь, если в нас не влепят прямым попаданием двухсотпятидесятикилограммовую бомбу, – мы выживем. Кстати, что я там вчера прикидывал по времени? Можно смело умножать на два, я-то рассчитывал на три, максимум четыре наката. Героические мне достались парни, выживем – всех к орденам представлю!