Кронштадт – Феодосия – Кронштадт. Воспоминания - Валерий Озеров

Из Кронштадтской школы я вынес отличные знания немецкого и французского языков, с чтением иностранных классиков в подлинниках, отлично знал историю, грамматику русского языка и литературу. По этим предметам я был первым в классе. Остальные предметы шли на «хорошо».

Часть ребят за эти годы бросила обучение и поехала с родителями в деревни от голода, часть перемерла от голода на месте или от разных инфекционных заболеваний (холера, дизентерия, оспа, все виды тифов, корь и скарлатина). От когда-то большого класса в 40 человек (мальчики и девочки) осталось года через три меньше половины, и в один далеко не прекрасный день после окончания Кронштадтского мятежа я, придя в класс, застал только семь человек и сам был восьмой. В последнюю ночь восстания родители, забрав детей, ушли из Кронштадта по льду в Финляндию, раз и навсегда порвав с Россией. Так и проходили учебные дни нашего детства.

Революция катилась по России медленно, не так, как описывается в нынешних учебниках, катилась, если уж детально разобраться, не менее шести-семи лет и нельзя забывать, что и Кронштадт и Петроград правильно называют колыбелью русской революции. Не будь этих городов, то шествие продолжалось, наверное, еще несколько лет…

С 1922 года положение стало меняться в лучшую сторону, появились кое-какие учебники и пополнились ряды педагогов и учеников.

Не получай отец в то время флотского пайка, нам тоже с 1918 года пришлось бы очень плохо. Как сейчас помню получение пайка один раз в месяц – это было целым событием в жизни. Продуктовые вопросы были с общесемейного согласия поручены именно мне, как имевшему больше всех свободного времени.

Мама уже в конце 1917 года пошла работать библиотекарем в морскую библиотеку на бывшей Екатерининской, а теперь уже Советской улице и уходила около 10 утра на работу, ворочаясь к 7–8 вечера.

На Балтике с 29 сентября по 6 октября 1917 года длилось морское сражение с немцами за острова Эзель и Даго[80].

Я уже говорил, что и Питер и Кронштадт были колыбелью революции и первыми пошли за Лениным, беззаветно поверив в его идеи и руководство. Произошла октябрьская революция, не изменившая ровно ничего в жизни города и флота…

12 февраля 1918 года Ленин подписал приказ-декрет о создании советского военно-морского флота. Декрета могло и не быть, и флот и порт и крепость стояли на страже наших границ, защищая грудью столицу родины…

Из-за политики военного коммунизма и других экспериментов начался самый настоящий голод, когда мороженая гнилая картошка считалась деликатесом… Ужасно стал голодать город, в магазинах ничего не было, и вскоре они все закрылись один за другим, остался только один на Петровской[81] улице, где иногда по карточкам давали одну иголку, пачку махорки или лаврового листа – хлеба, картошки или соленой рыбы уже не бывало.

Зима, холодно, я набираю массу пустых мешочков, кулечков, коробочек, бутылок, веревочек и баночек. Складываю все это в «обезьянку», так назывались в то время солдатские заплечные мешки, беру с собой саночки и отправляюсь в порт к баталеру. Он меня хорошо знает и начинает выдачу: 3 золотника[82] лаврового листа, 50 – луку сушеного, 100 – разных сушеных овощей, пачку горчицы, 20 – леденцов без бумажек, 20 – кофе суррогатного, 20 – подболточной[83] муки, несколько коробок спичек, шесть пачек махорки или папирос «Добрый молодец», 10 – чаю, 5 – перцу, полфунта соли. Затем идут более крупные продукты: две буханки матросского черного крутого хлеба, фунт растительного масла, три четверти фунта сахара сырца коричневого, три фунта солонины или четыре – соленой рыбы. Фунтов 10 мороженой полугнилой картошки, иногда выдается две – три банки овощных консервов и все…

Как всего этого могло хватить на семью из трех человек, можно подсчитать, но на две недели мы кое-как растягивали…

В городе на две наши карточки, мамину и мою я получал сперва две осьмушки хлеба на день, потом на два дня и дошло до одной на двоих на три дня! Других продуктов на эти карточки не давали, за исключением праздников, когда отпускалось или немного свежей рыбы или картошки… Нас выручали папины знакомства с рабочими и матросами: то приедут из отпуска и привезут кусок сала или масла из деревни, один раз привезли мешок сушеной воблы, другой раз – вяленого мяса. Иногда папа доставал несколько коробок японского сахара, на флоте он шел для запалов в торпедах, несколько раз появлялось касторовое масло, шедшее на смазку тончайших механизмов. На касторке я жарил картошку, и это было очень вкусно и не действовало на наши желудки… Два – три раза доставали большие 10-фунтовые железные банки с техническим глицерином, и мама каждый раз варила на нем варенье из тыквы или ягод. Помню, однажды приехал откуда-то папин товарищ Кордосысоев и привез мешок муки-крупчатки. Из этой муки мы по совету одного «гурмана» сбивали крем с мелким сахаром, и это было огромным лакомством, а ведь сейчас такую дрянь и есть не станешь.

Но самым главным событием явилось открытие в Кронштадте американским обществом «АРА» столовой для голодающих детей! Нас, ребят, сильно поддержали американцы! По талонам каждый ребенок мог в день получать два сухаря и котелок «зеркального» супа, в котором плавали перья от рыбы и несколько фасолин, но зато жира в виде конопляного масла было в нем вдоволь, пальца на два, не меньше! Ввиду очень толстого слоя жира, суп в котелке почти не болтался при носке и поэтому получил название «зеркального».

Столовая работала около двух лет и просто спасла нас от смерти. На флоте началось недоедание и среди моряков. Приступили к «НЗ», но его хватило только на год – запасы, не пополнявшиеся уже 5 лет, были скудными…

Зато в наше время иногда читаешь, что Гувер, знаменитый реакционер США, организатор широкой сети столовых по России, якобы говорил: «Цель моей жизни – уничтожение всей России!» Чему верить, не знаю, поскольку и сам питался американским супчиком.

Во время Кронштадского мятежа, за три дня до окончания в шесть часов вечера отца с квартиры по телефону вызвали явиться к председателю комитета восстания Петриченко. Петриченко приказал отцу немедленно, в эту же ночь взять матросов и рабочих со всего порта и вывезти на лед вокруг Кронштадта весь запас мин заграждения и до утра взорвать их. Запас составлял свыше 30 000 мин. Петриченко, зная отца, понимал, что за ним пойдут и моряки-матросы, и рабочие, и дело будет выполнено в срок. Отец категорически отказался, говоря, что в начале марта 1917 года принял присягу советской власти и нарушить ее не может. «Мы с тобой посчитаемся», – ответил Петриченко и после многих уговоров отпустил его. Придя домой, отец сказал матери: «Сегодня ночью меня, видимо, арестуют и расстреляют». Через час за ним пришел конвой и увел. Матросы конвоя сказали матери, что дело плохо – грозит расстрел и сейчас будет суд[84].