Прикольные игры на Краю Света. Три повести об отрочестве - Иван Орлов

– Так вдруг помочь надо. – Мама потрясла за плечо папу: – Вань, просыпайся, брат ломится!

Батя пробормотал что-то невнятно и натянул одеяло на голову.

Мама встала, накинула халат поверх ночной сорочки.

– Спите, дети.

Как бы не так! Сережка не меньше Степана был уверен: дядя Вася пришел ругаться вместо тети Жени. И этот скандал будет посильнее: вон как Белке досталось!

Мама вышла в кухню, зажгла свет.

– Тихо, Василий! Детей разбудил.

Что-то громко упало в коридоре.

– Вася, ты что?!

– Хочу со Степкой говорить!

– О чем тебе с мальчишкой говорить?

– Он знает!

– Ну нет, Василий, ты пьяный, да еще с топором…

С топором?!

Мальчишек мигом смело с кровати. Оба яростно трясли отца за плечи.

– Папа! Папочка! У него топор!..

Но отец никак не мог вырваться из лап тяжелого хмельного сна. А мамин голос, как будто спокойный, увещевающий, но со звонкими модуляциями напряжения, а может, и страха, доносился уже от дверей, ведущих из кухни в гостиную – раньше говорили «в зал». Значит, дядька Васька пробивается к ним все ближе и ближе.

– Папочка! – заорал Сережка, оглядываясь на штору, прикрывающую дверь в спальню.

Мальчики то включали, то выключали свет в спальне: непонятно, что страшнее – увидеть дядьку с топором во всей красе или только смутную тень с поблескивающим в лунном свете лезвием плотницкого, но вполне убийственного инструмента.

Сережка переминался у родительской большой кровати, пытаясь вместе со Степаном привести в чувство отца. Громко хрястнула дверь в зал. Сережа подскочил от страха и… треснул кулаком по шершавой твердой щеке отца.

– Да вставай ты уже!..

Папа наконец-то продрал глаза, поднялся с кровати, очумело мотая головой, и услышал крик родного братца. Этот крик заставил его окончательно проснуться.

– Давай сюда Степку, а то засеку!

– Опомнись, Васька! – тоже криком взывала к рассудку свояка Вера Ильинична.

Сережа сжал ноги и присел, чтоб меньше было видно, что он описался, но видел и слышал: батя выругался матно и как был, в белых армейских кальсонах, бросился в зал.

Ребята сквозь щель в шторе наблюдали за тем, как развиваются события. У двери упирались друг в друга, как в игре «тяни-толкай», мама в халате и дядька Васька в спортивных штанах, валенках и телогрейке на голое тело. Толкались руками, то есть мамка удерживала дядьку пальцами за запястья. Правая рука дядьки и левая мамина были подняты вверх, правая мамина и левая дядькина отведены в сторону. Как будто пара неумех пытается станцевать танго или вальс. Было бы смешно, если бы не слипшиеся волосы дядьки, его бешеный взгляд, а пуще того – топор в правой его руке.

Тоже встрепанный, такой же нелепый в своем исподнем, как и дядька Васька в телаге на голое тело, папа взывал:

– Братка, уймись, ради бога!

– Я уймусь! – хрипел дядька Васька. – Хоть ты меня, брат, уже сколько лет давишь!..

– Что плетешь? За этим среди ночи приперся?

Может, дядька и ответил бы брату, и не только матом, который вроде начал вываливаться у него изо рта, но не успел.

За его спиной в дверном проеме вырос сосед, Геннадий Порохов. Одной рукой он перехватил топор, второй «на локоть» захватил буяна за шею и утащил на кухню. А затем, судя по грохоту и топоту, поволок во двор. Дядя Гена – мужик серьезный, в молодости служил в десантных войсках. Так что справиться с сильно пьющим дядькой Васькой для него – семечки.

Потом папа долго бубнил с кем-то на кухне. Мамка же, стараясь делать вид, что не очень-то испугалась, пришла к детям, успокоить: «Ну всё, всё кончилось!»

Эх, мама!..

Василий Величко официально работал спасателем на пляже. Но основным источником добывания денег для большой семьи была у него шабашка – это когда люди что-нибудь строят для кого-нибудь, договорившись по-тихому, без участия государственных организаций. Поэтому дома он бывал редко, все время в разъездах. И как раз сейчас угораздило его приехать на побывку.

Наверное, по-родственному Иван Величко не стал бы выносить сор из избы. Сосед Порохов тоже болтливостью не отличался. Но ранним, почти черным на Краю Света утром, когда всего и света во дворах – от окон, уютно желтеющих во мгле, настроение в доме Ивана снова перестало быть умиротворенным.

Степка выскочил во двор по утренней нужде. Через минуту ворвался на кухню. На красных от мороза щеках поблескивала влага. Оказалось, это не растаявшие снежинки, а слезы ярости.

– Я его убью!!!

– Что такое? Кого? – удивилась мама.

– Дядьку! Он, гад, Белку убил!

Степке в темноте не привиделось. Белая собачка лежала в двух человеческих шагах от своей конуры, в темной замерзшей луже крови. Василий разрубил ей хребет, и Белка от крыльца, где получила удар, до того места, где испустила дух, ползла, волоча парализованные задние лапы.

– Убью! – дрожа от холода в одной рубашке и дежурных валенках, твердил над трупиком дворняги Степан.

«Убью!» – не раскрывая подрагивающих губ, вторил брату Сережа.

Мама пошла ругаться с родней, но ничего у нее не вышло. Евгения, чуть приоткрыв входную дверь, заявила, что знать ничего не знает, что Васька чуть свет убрался куда-то.

Мама ушла на работу, как всегда, раньше всех, но прежде заверила своих мальчиков, что обязательно зайдет к участковому милиционеру Стражеву и напишет на Ваську заявление.

Дети вместе с хмурым от трудного похмелья батей погребли Белку за сараем. И плевать на то, что Степка и Сережка опоздали на первый урок почти на полчаса.

Сережка Величко, Нинка Величко, Сашка Порохов и Славка Бабченко – одногодки. Ходят в одну школу, в ту, в которой учатся все дети и подростки Края Света, – в СШ № 1. Первая не потому, что лучшая, а потому, что прежде других построенная. Вся октябрятская четверка училась во втором классе. Только Сережка и Сашка, как более толковые, сидели за партами во втором «А», Славка и Нинка с более скромными способностями к учебе – во втором «В». Но обычно в школу шажком, а из школы бегом они направлялись одной компанией. До сегодняшнего утра.

В школе братья разошлись по разным учебным корпусам. От переживаний, ночных и утренних, Сережа плохо соображал и даже получил внушение от добрейшей Виктории Максимовны. И не сразу заметил, что одноклассники посматривают на него с настороженным удивлением. Он даже оглядел себя украдкой: может, какой непорядок в одежде? На перемене после второго урока все разъяснил Сашка.