Мир Налы - Дин Николсон

Повисло тягостное молчание. Что я мог сказать?

Наконец мужчина прервал тишину:

– И в Австралию собираешься?

– Австралия? Звучит заманчиво. Однажды я доберусь и туда.

– Я бы хотел в Австралию. Посмотреть на кенгуру, – сказал мужчина и привстал, изображая кенгуру. – Похоже на кенгуру Скиппи? – спросил он и усмехнулся, довольный своей маленькой шуткой.

Я предложил мужчине апельсин.

– Шукран! – поблагодарил он на арабском и улыбнулся, принимая фрукт.

Я взял еще один апельсин, очистил от кожуры и начал есть. Тот албанский апельсин, что я сорвал на обочине, не шел ни в какое сравнение с этим. Этот был слаще сахара.

– Нет, это я должен благодарить вас, – отозвался я. – Кто-то из ваших принес их утром к палатке.

Мужчина кивнул в сторону девочек и посмотрел мне в глаза:

– Благословляя других, ты и сам становишься благословенным.

Не думаю, что разрешать девочкам играть с Налой было особенным добрым делом с моей стороны, но мысль мужчины я уловил, взял на заметку и спорить не стал. Может, даже потому, что сам отчасти верил в это.

Некоторое время мужчина еще посидел, медленно пережевывая апельсин и посматривая за моей работой, но затем поднялся, вскинул указательный палец к небу, кивнул мне и удалился. Наверное, моя возня с велосипедом отвлекала его от размышлений.

Весь день от гостиницы к палатке постоянно курсировали люди. Время от времени я прятался от солнца в палатке: только задумаю немножко отдохнуть, как обязательно заглянет чья-нибудь голова. Кто-то предлагал Нале питье, а кто-то просто интересовался татуированным мужиком со странным шотландским акцентом. Мы с Налой превратились в главный аттракцион лагеря беженцев. Я не возражал. Я рад был поднять людям настроение – особенно взрослым. Конечно, без Налы ничего этого не случилось бы. Без нее никто бы даже не подошел ко мне и не заговорил. Благодаря Нале я жил полной жизнью.

После обеда мы с детьми устроили футбол. Мяч был – без слез не взглянешь: весь потрепанный да еще и сдутый! В Англии такой мяч давно валялся бы уже на свалке, но только не здесь! Дети беженцев были неприхотливы и радовались малому. Когда наигрались в футбол, я порылся в сумках, отыскал фрисби и стал учить детей бросать. Под радостные крики и смех ошалевшая Нала металась между детьми и тоже пыталась ухватить фрисби.

Я влюбился в этих детишек. После обеда я запрыгнул на велосипед, усадил Налу, и мы съездили до ближайшего магазина, где я купил шоколадок и сладостей. Вернувшись, я раздал гостинцы детям. Они вопили и поглощали угощение, будто бы у них всех одновременно случился день рождения. Я не мог нарадоваться, вглядываясь в их счастливые лица. Вряд ли их часто вот так угощают. Если вообще угощают. Беженцы приняли меня как своего. Этим поступком я хоть как-то смог отплатить им за доброту.

Четыре девочки играли с Налой до самого заката. Когда солнце скрылось за огромными горами на севере, появились матери девочек и увели их ужинать. Перед уходом я подарил одной из них фрисби. Поначалу девочка не поняла, но затем широко улыбнулась и приняла подарок. Тем же вечером я загрузил в «Инстаграм» фотографию Налы и девочек. В политике я ничего не смыслил и в споры ввязываться не хотел – поэтому в описании к фотографии я, не мудрствуя лукаво, написал про свой замечательный день в лагере беженцев. Самое главное, я привлек внимание подписчиков к очередной проблеме нашего мира. Вряд ли я мог сделать для них что-то еще. «Если хотя бы один человек призадумался о беженцах – уже хорошо, – решил я. – По крайней мере, я не один!»

Выехал я с рассветом. Мысли о беженцах не шли из головы. Этих людей разобщили, лишили домов и пустили по миру. Но несмотря на это, они с готовностью делились тем немногим, что у них оставалось, – я восхищался ими.

– Все, Нала, отныне мы с тобой просто не имеем права жаловаться на жизнь, – сказал я, вращая педали.

Эта случайная встреча с беженцами заставила меня иначе взглянуть на мир и в корне изменила путешествие на север Греции. Я приехал к друзьям тетки Хелен в тихий городок под названием Неос-Скопос. Как и моя афинская «семья», они устроили мне фантастический прием. Даже сняли маленький домик неподалеку, а затем пригласили на праздничный ужин в честь Пепельной среды, означавшей начало сорокадневного поста. Я угощался хумусом, тарамасалатой и питой, но голодающие беженцы стояли перед глазами. Я убеждал себя, что ничем не могу им помочь, но эти мысли меня преследовали.

Не забыл я о них и когда направлялся в Салоники – второй по величине город Греции. Пару ночей пришлось перекантоваться в палатке: нас опять застиг дождь. Но я уже ни на что не жаловался, мысленно повторяя мантры про страдания беженцев.

«Какое право ты имеешь пенять на судьбу? – строго спрашивал я себя. – Эти дети беженцев не спали по нескольку суток кряду, преодолевая суровые испытания, какие тебе и в самых дурных снах не снились!»

К нашей радости, когда мы прибыли в Салоники, погода наладилась. Пользуясь этими благоприятными условиями, мы хорошенько осмотрели город. Салоники могли похвастаться как древними, так и современными достопримечательностями. Салоники сохранились до наших дней со времен Византийской империи. Еще в те времена этот город славился своей красотой. Усадив Налу на плечо, я показал ей древние памятники: римский форум, знаменитую арку Галерия, возведенную в честь воинских подвигов, и ротонду Святого Георгия.

Но Налу больше интересовали парки и площади. Я заметил, как она засматривается на птиц, сидящих на ветвях деревьев. Нала даже издавала какой-то странный щелкающий звук. «Может, она сглатывает слюну, мечтая поужинать одной из этих птичек?» – подумал я, заранее зная, что ни за что не позволю ей так поступить, и прогнал эти дурные мысли прочь.

Дел в Салониках было много: как важных, так и не очень.

Первую татуировку я сделал в восемнадцать лет в Ньюкасле: простой орнамент на ноге, который ничего не означал. С тех пор татуировок я добавил еще штук десять, а то и больше. В отличие от первой каждая последующая что-то, да означала. Однажды я даже наколол на груди слова из песни Эминема «Till I Collapse». Приехав в Салоники, я решил, что мне нужна татуировка в честь Налы – ведь эта кошечка не только стала частью моей жизни, но и изменила ее!

Я нашел достойный салон и договорился с молодой художницей вытатуировать кошачью лапу на запястье, чтобы была постоянно на виду. Получилось даже лучше, чем я ожидал.

Вернувшись в маленький хостел, я наконец-то улучил мгновение и дал интервью Кристине, журналисту «Додо». Странно поначалу было рассказывать о себе. Особенно я переживал за шотландский акцент, но Кристина с блеском дешифровала мой данбарский выговор. Только мы добрались до истории с Налой, я окончательно раскрепостился и разговор пошел как по маслу. В конце интервью Кристина попросила прислать несколько видео на мой выбор.

Не сразу я отсортировал записи и выбрал что получше. Возникли трудности и с отправкой видео: я уже почти сдался, как вдруг Интернет ожил и Кристина все-таки получила записи.