Свои по сердцу - Леонид Ильич Борисов

кабаре и маленьких театриков, стоило денег. Скрипка никак не могла поместиться в футляре для очков.

— Сколько же нужно для того, чтобы жить хотя бы так, как мои приятели? — спрашивал Жюль.

Мюрже на этот вопрос ответил так:

— Ни одного су сегодня и немного меньше завтра.

Аристид Иньяр рассуждал проще:

— Думающий о пропитании рискует всюду и везде думать только о пропитании. Нужно думать о нашей работе, — рано или поздно она будет кормить. В Париже никаких денег не хватит, — следовательно, не в них сила. Впрочем, в деньгах никогда и не было силы.

Хозяйка Жюля говорила так:

— Учитесь тратить только то, что вы имеете, и старайтесь обзавестись какими-нибудь заработками. В Париже это не так уж трудно, если вы не брезгливы. Есть много способов иметь деньги.

— Например? — спрашивал Жюль.

— Пожалуйста. Вы поете? Жаль, иначе вы могли бы в один час, распевая на улице, иметь на обед. Тот, кто слушает, всегда платит. Таков обычай. Вы рисуете? Жаль. Набрасывая профили и карикатуры, можно ежедневно хорошо обедать. Два профиля, в которых вы чуточку польстите оригиналу, дают обед из трех блюд. Я это хорошо знаю. Вы пишете? Да? Это совсем хорошо, совсем то, что надо. Мой покойный муж тоже писал, и это нас кормило, и неплохо. Сам Гюго, к которому мой Жан ходил со своими стихами, сказал однажды: «Вы не поэт, но стихи ваши вполне правильны…» Я очень жалею, что мой муж не умел писать для театра, а то…

— Я сумею написать пьесу, — сказал Жюль.

— Это так хорошо, что я и выразить не умею, но все же и этого мало. Необходимо знакомство с актерами или, что вернее, с драматическими писателями. Мой муж знал Скриба, но и Скриб не хотел писать за моего мужа…

— Значит, нужны знакомства? — спросил Жюль, чувствуя и понимая, что через секунду круг замкнется и на сцену выступит смета и та страница в ней, где записывается перерасход.

— Да, нужны знакомства, ничего не поделаешь, — ответила хозяйка.

— Но это стоит денег! — всплескивая руками, произнес Жюль.

— На свете нет ничего бесплатного, мой дорогой. Но нужно стараться делать так, чтобы о деньгах думали не вы, а тот, кто нужен вам, с кем вы познакомились.

— Мой бог, как все сложно и противно в вашем Париже! — вздыхая, проговорил Жюль. Хозяйка утешила его гениальным советом:

— Постарайтесь сделаться необходимым тому, кто очень необходим вам. Угодите человеку в его самом сокровенном желании, — не воображайте, что человеку нужно что-то очень дорогое и редкое, нет! Человеку нужны пустяки, но о них следует догадаться и преподнести в нужную минуту. Вы не понимаете? Слушайте же! Знаете, как разбогател Скриб? Сейчас он уже стар, ему не меньше шестидесяти, и он давно забыл то, что я хорошо помню и знаю. Он писал пьесы, их не ставили. Шли те пьесы, которые были значительно слабее. Тогда он постарался и написал очень плохую комедию и пригласил в качестве соавтора человека, имевшего связи, но лишенного таланта. Комедия пошла, имела успех. Скриб заявил своему соавтору: «Благодарю вас! Сейчас у меня имеется только что написанная мною пьеса. Она очень плоха, в ней много болтовни и мало смысла. Эта пьеса наверняка пойдет, — я угадал вкусы зрителя и изучил желания и требования театральных дирекций. Я не хочу ставить эту пьесу под своей фамилией. Не хотите ли, чтобы она шла под вашей?»

— Не понимаю тактики Скриба, — прервал Жюль.

— Сейчас поймете, — улыбнулась хозяйка. — Умница Скриб отблагодарил своего соавтора, с помощью которого влез на самую верхнюю ступеньку лестницы успеха и даже приобрел подражателей. Да, да! Ведь пьеса эта, его собственная пьеса, поставленная под другой фамилией, всеми критиками была названа подражательной. Они так и писали: здесь влияние Скриба. Ну, а что касается сборов, то они делились так: Скриб брал себе три четверти, а одну четверть — тот, кто имел связи, но ни за какие деньги не в состоянии был купить себе дарования. Вам понятно?

— Очень сложно, — ответил Жюль. — Сюжет запутанный и с большими прорехами. Тут что-то пропущено или упущено.

— Все равно, упущено или пропущено, — такова правда. Я смотрю на вас и вижу: этот не пропадет в Париже. У вас подбородок очень упрямого человека. У меня наметанный глаз. Я уже двадцать первый год сдаю мою мансарду студентам и молодым литераторам. Я хорошо изучила людей — вы из тех, кому в будущем улыбнется счастье.

— Я, по-вашему, Скриб? — рассмеялся Жюль.

— Возможно, что и больше, чем Скриб, но вам необходимо постучаться к тому, кто наверное не Скриб, но в состоянии привести туда, куда вам хочется.

В октябре Пьер Верн прислал Жюлю на десять франков больше положенной ему суммы месячного содержания.

«Это на покупку книг, — писал отец. — Что касается маленьких, невинных удовольствий, то постарайся добыть их бесплатно. Для удовольствий покрупнее найди уроки».

Уроков Жюль не нашел, хотя почти все студенты — однокурсники Жюля — были одновременно и репетиторами в тех среднеобеспеченных семьях, где всегда имелся маленький лентяй или тупица, с которым нужно было заниматься по вечерам часа полтора-два. Для того чтобы получить такие уроки, необходимо было проявить гибкость и инициативу. Жюль полагал, что игра не стоит свеч.

Каждое воскресенье он отправлялся на набережную Сены и здесь, наедине со своими мечтами и планами, чувствовал себя почти как дома. Более чем как дома, — среди поставленных на парапет набережной ящиков с книгами Жюль обретал то состояние равновесия и довольства собою и всем миром, которое можно было бы назвать счастьем, если бы человеческое счастье не нуждалось в постоянно меняющихся определениях…

Книги… Друзья требовательные и верные… Мысль и ее вечная неуспокоенность, ее устремление в будущее, ее богатейший гардероб из слов всевозможных оттенков, полутонов и скрытых значений, непрерывная тревога и нагромождение вопросов, битва ответов во имя поисков путей к истине, демонстрация взглядов, вкусов и верований, изображение всех сторон бытия… Жюль переходил от одного ящика к другому, — его возбуждал самый вид книг, он вчитывался в названия на корешках, учился хитрой науке распознавания подлинной ценности книги, не имеющей никакого отношения к той цене, что стояла, дважды и трижды перечеркнутая букинистами, на последней странице обложки, и ему казалось, что для спокойной, счастливой жизни он должен купить и ту и эту книгу, — нет, все, и, в сущности, только одну, какую-то одну такую книгу, которой еще нет, ее необходимо написать, — возможно, что ее кто-нибудь уже пишет; автор ее, может быть, живет в Париже, и