Львиное сердце - Анна Акимова

– Про плащи я узнавал – такие есть у всех в поселке, кто ходит в лес по ягоды-грибы. Особенно у охранников, у обслуги, те все запаслись… Эти плащи завезли в сельмаг соседней деревни… А балаклава… Ты уверена, что это была балаклава, а не какой-нибудь накомарник?

– Уверена. Черная маска с прорезями для глаз и рта… Никакой не накомарник…

Инга словно наяву увидела перед собой человека с черным лицом, и в этот момент с ней опять случилось это.

Накатила темнота, ледяной ветер швырнул в лицо снег, заплакал ребенок… Чудовище с черным лицом вздыбилось и пошло на нее…

Боб увидел, как она мертвенно побледнела, коротко, со стоном, втянула воздух и закрыла лицо руками. Он испугался, сорвался с подоконника и подскочил к ней.

– Инга, эй, Инга! Эй, эй! Я щас маму позову!

– Стой! – Она еле успела поймать Боба за руку. Она несколько раз глубоко вздохнула, краска медленно возвращалась на ее лицо, темнота уходила из глаз. – У меня просто голова закружилась, – объяснила она. – Не смей говорить Ангелише, а то она еще Алю напугает! Ерунда, уже прошло…

В ушах у нее все еще звенел детский голос: «Мама! Мама! Мама!..»

Боб присел перед ней на корточки.

– Слушай, Инга, а ты… не того?.. У тебя с этим Баженовым что, серьезно?..

– Пошел к черту! – разозлилась Инга. – Никакого «того» у меня нет, Леша Баженов – мой однокурсник, с которым мы вместе попали в непонятную историю, и все! Давай по делу говорить!

– Ладно, ладно, не вскипай! По делу так по делу…

Боб, кряхтя, поднялся с корточек и сел на диван.

– Ты говорила, у него был пистолет. Ты пистолет этот своими глазами видела, или опять Леша сказал?

– Видела, – секунду подумав, ответила Инга. – Когда мы оказались справа от него… С такой длинной штукой, глушителем…

– А ты хорошо его рассмотрела? Вообще разбираешься в пистолетах?

– Видела издали, – не стала врать Инга. – И в пистолетах ничего не понимаю. Но ни на что другое эта штука не была похожа.

– Угу… – Боб замолчал и ушел в свои мысли.

Подождав минуту, Инга нетерпеливо спросила:

– Ну!.. Что ты об этом думаешь?

Боб поднял на нее свои круглые немигающие глаза.

– Много непонятного… Если на вас действительно кто-то напал и это был Владик Оброков, то… Откуда у безобидного штатского психа пистолет, балаклава? И действия его слишком э‐э‐э… осмысленные, рациональные для психа…

– Значит, он не псих, а просто притворяется! Ты сам-то его видел, этого Владика?

Боб с сожалением развел руками:

– Увы!.. Дома его не было. Его вообще с того дня никто не видел… Отец организовал поиски, но пока безуспешно…

– Вот видишь!.. – воскликнула Инга. – Он не псих! Он бы не скрывался, если бы был психом!

Боб полез в карман и вытащил телефон.

– Оброков‐старший позволил мне осмотреть комнату своего сына, и у меня сложилось стойкое впечатление, что тот таки псих, самый настоящий. У него все стены сплошь завешаны картинами. Немного пейзажей… Оброков‐старший говорит, что пейзажи Владлен рисует в спокойные периоды… А когда у него обостряется болезнь, он рисует – не знаю, как это назвать… У него много таких рисунков, и на всех одно и то же, вернее, одна и та же… Сейчас покажу, я сфотографировал на телефон…

Боб показал Инге экран.

– Вот, полистай отсюда, но в принципе они все на один манер…

Инга посмотрела на экран, и холодные мурашки пробежали у нее по коже. Там была фотография странного рисунка. Тонкие линии, выполненные скорее всего тушью, затейливой вязью заполняли весь лист. На первый взгляд эта вязь казалась просто фоном, но, приглядевшись, можно было увидеть, что элементами узора служат изображения насекомых. Их было множество, самых разных – крылатых и бескрылых, совсем крохотных и побольше… Поражали тщательность и скрупулезность, с которыми были выписаны крылышки, лапки, усики и брюшки. Все это искусно переплеталось, переходило одно в другое и, казалось, кишело, готовое выползти за края рисунка. У Инги даже кожа зачесалась – показалось, что все эти твари ползают по ней…

Но главным было не это. В центре рисунка выступало из общего фона гигантское, по сравнению с остальными, изображение насекомого с головой женщины. Поднятая передняя часть туловища, две лапы, воздетые то ли в молитвенном экстазе, то ли в угрозе… Богомол. Женское лицо, явно азиатское, с раскосыми глазами и маленьким ртом с прихотливо изогнутыми губами… Брови и зрачки глаз сведены к переносице, отчего выражение лица было угрожающим. Общее впечатление чего-то омерзительно опасного. Да, на картине Владика был нарисован страх. «Ужас загнанной в безумие души», – вспомнила Инга где-то и когда-то прочитанную фразу… Она почувствовала, она поняла это, ведь с недавних пор такой же ужас преследовал и ее.

С гримасой отвращения Инга вернула телефон Бобу. Тот с интересом наблюдал за выражением ее лица.

– Заметила, да?

– Трудно не заметить. – Она зябко передернула плечами. – Конечно, Владик ненормальный…

– Я не про то, – поморщился Боб. – Ты заметила, что эта тараканиха похожа на тебя?

– Ну… весьма отдаленно, – вынуждена была признать Инга.

Это чудище действительно чем-то, скорее всего раскосыми глазами, напоминало ее, и это было неприятно.

– Отец Владика считает, что его сын рисует реальную женщину, которую встретил в своем путешествии, – сказал Боб. – Эта баба сыграла какую-то роковую роль в том, что с ним случилось, и он вспоминает ее с ужасом и отвращением…

Боб еще раз полюбовался на экран своего телефона.

– Теперь понятно, почему этот Владик так пялился на тебя, – с удовлетворением заключил он. – Эта баба – часть его кошмара, а ты напомнила ему о ней.

– И за это он решил меня убить, – вздохнула Инга.

– А вот тут ты спешишь! – Боб откинулся на спинку дивана и закинул ногу на ногу. – Потому что остаются те же вопросы: откуда у психа оружие, балаклава? Ты можешь совместить вот это – он кивнул на телефон, – и того типа, который гнался за вами в лесу?

– Н‐не знаю, – с запинкой сказала Инга. – А вдруг он все-таки не псих?

– Ладно! – Боб решительно встал. – Завтра я свяжусь с Оброковым-старшим, может, Владик уже нашелся. Тогда съезжу туда, пообщаюсь лично… А ты пока подумай, кому еще могла насолить? Если все же отбросить Владика, кому могло понадобиться свести тебя в могилу?

– Никому! Я никому ничего плохого не делала!

Боб ухмыльнулся скептически:

– Что, прожив на свете четверть века, ты ни разу на ногу не наступила? Никому дорожку не перешла, ни одного врага не нажила? Не смеши!

– По крайней мере, ничего такого, за что убивают, я не делала!