Сумерки империи. Российское государство и право на рубеже веков - Павел Владимирович Крашенинников

супружеская пара. Они хотели иметь много детей и, конечно же, сына. Однако в течение семи лет у императорской четы родились четыре дочери. Это их угнетало. Наконец 30 июля 1904 года императрица родила наследника.

Трех лет от роду, играя в парке, цесаревич Алексей упал и получил травму, вызвавшую кровотечение. Придворный хирург применил все известные медицине средства, чтобы остановить его, но они не дали результата. Царица упала в обморок. Ей не нужно было слышать мнения специалистов, чтобы знать, что означало кровотечение: это была ужасная гемофилия — наследственная болезнь мужского поколения ее рода в течение трех столетий. Здоровая кровь Романовых не смогла победить больной крови Гессен-Дармштадтских, и невинный ребенок должен был страдать от небрежности, которую проявил русский двор в выборе невесты Николая II.

За одну ночь государь состарился на десять лет. Однако императрица не захотела подчиниться судьбе. Она непрестанно говорила о невежестве врачей, отдавая явное предпочтение шарлатанам. Все свои помыслы обратила она в сторону религии, и ее религиозность получила истерический характер.

Таким образом, почва для появления чудотворца была подготовлена, и вот обе «черногорские княгини» без особого труда убедили императрицу принять Распутина[135]. Именно этот человек внес огромный вклад в дискредитацию Николая II в глазах не только элиты, но и значительной части населения.

Александра Фёдоровна, супруга самодержца, в дела управления государством поначалу никак не вмешивалась. После событий 1905–1907 годов ее влияние было незначительным, другое дело — перед началом и во время войны.

Второй центр влияния — бюрократия, а конкретно — Совет министров Российской империи. Николай II чуждался независимых людей, смотрел на своих министров как на простых приказчиков. Он нередко подвергал жестоким испытаниям их самолюбие и чувство собственного достоинства на почве самомнения или даже зависти к их способностям и достижениям. Предлагая премьерство Коковцову, он сказал: «Надеюсь, вы меня не будете заслонять, как Столыпин?»[136] Неудивительно, что при комплектовании правительства в основном происходил отрицательный отбор, заложенный в свое время еще Победоносцевым.

Вот как описывал Александр Михайлович Романов диалог императора и обер-прокурора Святейшего синода по поводу назначения министра внутренних дел: «Кого, Константин Петрович, Вы бы рекомендовали на пост министра внутренних дел? — спрашивал Николай II, когда в начале 1900-х годов революционеры начали проявлять новую деятельность. — Я должен найти сильного человека. Я устал от пешек».

«Хорошо, — говорил „Мефистофель“, — дайте мне подумать. Есть два человека, которые принадлежат к школе Вашего августейшего отца. Это Плеве и Сипягин. Никого другого я не знаю».

«На ком же из двух остановиться?»

«Это безразлично. Оба одинаковы, Ваше Величество. Плеве мерзавец, Сипягин дурак»[137].

Николай II нахмурился.

«Не понимаю Вас, Константин Петрович. Я не шучу».

«Я тоже, Ваше Величество. Я сознаю, что продление существующего строя зависит от возможности поддерживать страну в замороженном состоянии. Малейшее теплое дуновение весны, и все рухнет. Задача эта может быть выполнена только людьми такого калибра, как Плеве и Сипягин»[138].

Отличительной чертой Николая было полнейшее равнодушие к людям. Он не испытывал никакой приязни даже к долголетним сотрудникам, с прекращением деловых отношений порывал с ними всякую связь.

Николай II никогда не оспаривал утверждений своего собеседника, с которым был не согласен, и сам лично не сообщал очередной жертве, министру, что уже принял решение о его отставке. Министр являлся на очередной доклад, получал указание о дальнейшей работе, а приехав домой, находил личное письмо царя, извещавшее об отставке[139].

Неудивительно, что со временем на первый план в царском окружении вышли не политики, обладающие способностями и опытом, а если не ничтожества, то заурядные люди, спекулирующие на самолюбии монарха. Угодники в прямом и переносном смысле начинали определять и направлять государственную политику. Тем более что заниматься государственными делами Николай Александрович не любил и предпочитал им охоту, которой увлекался до самозабвения, или прогулки. Как отмечал С. Ю. Витте: «Государь никогда не открыл ни одной страницы русских законов и их кассационных толкований»[140].

Вопрос в том, чьи интересы преследуют эти самые угодники — государственные, корпоративные или, что называется, шкурные. На первых порах, воодушевленные реформаторскими интенциями нового царя, в правительство пришли государственно мыслящие люди, такие как Витте, Столыпин и др. Однако сработаться с Николаем II они не смогли, и со временем их вытеснила бюрократическая корпорация, которая пеклась исключительно о своих интересах, не забывая, конечно, и о шкурных.

Главное, что политическая субъектность императора стала как бы растворяться, с одной стороны, в бюрократии, а с другой — в царской фамилии. Конечно, отдельные представители этих группировок никакой политической субъектностью не обладали, все решал государь. Однако их влияние на принимаемые им решения порой имело далеко идущие последствия. Образно говоря, все перечисленные персонажи и составляли то, что называется самодержавной властью, в то время как сам самодержец переставал таковым быть.

И дело тут не только и не столько в личных качествах Николая II, а прежде всего в исчерпанности системы управления Российской империи, в объективной необходимости ее замены более адекватной. Жесткий конфликт, разгоревшийся в 1915–1917 годах между ответственной бюрократией, представленной не только в Совете министров, но и в Государственной думе и Государственном совете, требовавшей перехода к конституционной монархии, с одной стороны, и частью императорской фамилии, возглавляемой Александрой Фёдоровной вместе с Распутиным, Вырубовой, Протопоповым и др., полностью подчинившей самодержца и отстаивавшей незыблемость самодержавия, с другой, в значительной степени привел к краху монархии.

Ответственной бюрократии самодержец был не то что не нужен, а противопоказан, о чем еще 100 лет назад догадывался М. М. Сперанский. Она хотела не погибать вместе с самодержавием, а возглавить новый режим.

25 декабря 1916 года великий князь Александр Михайлович написал Николаю II пророческие слова: «Как это ни странно, но мы являемся свидетелями того, как само правительство поощряет революцию. Никто другой революции не хочет. Все сознают, что переживаемый момент слишком серьезен для внутренних беспорядков. Мы ведем войну, которую необходимо выиграть во что бы то ни стало. Это сознают все, кроме твоих министров. Их преступные действия, равнодушие к страданиям народа и беспрестанная ложь вызовут народное возмущение. Я не знаю, послушаешься ли ты моего совета или же нет, но хочу, чтобы ты понял, что грядущая русская революция 1917 года явится прямым продуктом усилий твоего правительства. Впервые в современной истории революция будет произведена не снизу, а сверху, не народом против правительства, но правительством против народа»[141].

И он был прав. Февральская революция 1917 года была совсем не буржуазной, а бюрократической.

5. Привходящие обстоятельства

Тяжелым