Мертвые воды Московского моря - Татьяна Гармаш-Роффе

– О моих отношениях с дядей…

Парень отвечал уклончиво. О чем он недоговаривал? О том ли, что собирался выторговать милость у Яны, просить не отлучать его от дяди, – и теперь стыдится в этом признаться? О том ли, что пытался осмотреться на местности, планируя второе убийство?

– Хорошо. А что ты делал в тот понедельник, когда Карачаев должен был забирать Яну с Московского моря?

– У вас календарик есть?

– Держи, – Алексей вытащил из своей записной книжки глянцевый прямоугольник с рекламой известного печатного издания, где работала Александра.

– Утром мы с Мариной и Соней гуляли по центру. Я им исторические места Москвы показывал, особняки старинные, девочки мои экскурсии любят…

– Кто это такие?

– Марина – это тети-Лялина дочка, мы дружим… А Соня – это моя девушка.

– Давай все четко: имя, фамилия, координаты. Как ты понимаешь, мне надо будет проверить твои показания.

Кеша грустно продиктовал. Убирая записную книжку, Алексей поинтересовался:

– А во второй половине дня?

– Дома был. Играл по Интернету.

– Кто-нибудь может подтвердить?

– Не знаю… Не помню… Может быть, какого-нибудь соседа встретил? Спросите у них, вдруг припомнят… – Кеша совсем сник. Сегодня даже глаза его не бегали, а как-то невразумительно-вяло плавали из стороны в сторону.

– Спрошу, а как же. И с подружками твоими встречусь. Так что, надеюсь, ты мне правду сказал.

Кеша вдруг поднял голову и посмотрел Алексею прямо в глаза.

– Я не убивал дядю… Я его любил.

Алексей встал и, легонько хлопнув Иннокентия по плечу, произнес:

– Если так – то я это докажу. Будь уверен.

Вслед ему едва слышно прошелестел выдох: «Спасибо…»

Кеша был малосимпатичен Алексею. Да и кому он мог быть симпатичен, этот закомплексованный и трусоватый юноша, с его отчаянными эскападами интеллектуального высокомерия, которые отнюдь не прибавляли ему обаяния? Интересно, как относился к племяннику Карачаев? Да вот так, наверное: несколько презрительно, хоть и уважал образованность племянника и высокий уровень его игры в шахматы… Смотрел с родственной жалостью на его мелкие черты, хилое тело, бегающие глаза и думал: «Если бы судьба подарила мне сына, он был бы не таким…»

Подобное снисходительно-презрительное отношение дяди должно было вызывать у Кеши чувство униженности, что могло бы вполне прибавиться к уже имеющемуся у него мотиву в виде наследства. Что же до Яны, то Кеша полагал ее наследницей, так что мотив остается в силе. А к нему имеется также располагающий эмоциональный фон: Яна открыто издевалась над ним и сделала все, чтобы отдалить от дяди. Их былые шахматные турниры стали крайне редкими, Кеша уже давно не вхож к Карачаеву запросто, по-домашнему, как это было во времена тети Ляли, которая к нему относилась вполне дружелюбно. Кроме того, он зачем-то ездил на острова. Разведать местность? Чтобы потом подстеречь Яну и сбросить ее в воду?

Все это говорило отнюдь не в пользу Иннокентия.

Тем не менее Алексей был склонен ему верить. Не только потому, что он показался на этот раз искренним, но за него «голосовали» сами его недостатки. Его трусость в сочетании с умом и навыками хорошего шахматиста подсказывала, что Кеша должен хорошо продумывать ходы. Там, где храбрый дурак полезет напролом, там умный и трусоватый выстроит все наперед и до конца. Но тогда бы Кеша не оставил своих отпечатков на картридже с инсулином. Не поехал бы на взятой внаем лодке к Яне на остров. Запасся бы алиби, пусть и фальшивым. Не стал бы так по-детски красть из дядиной квартиры банковские карточки. Иными словами, как человек умный и трусоватый, он бы повел себя куда осторожнее.

Кроме того, в Кеше была одна серьезная слабина как в кандидате. Он относился к тому типу людей, которые осуждают других, черпая истоки своего высокомерия в собственной интеллектуальности. Но это не люди действий – это люди слов. Умственные люди. У них все происходит в мозгу, в сладких мечтах и грезах. Это там они дают достойный отпор соперникам и лихо соблазняют девушек, добиваются успеха, признания и богатства. Они, умственные люди, страстно любят обо всем этом помечтать, особенно почему-то в туалете, в котором запираются надолго, развивая в воображении сцены своего триумфа – подробно, сладострастно, смакуя каждое придуманное слово и каждый жест.

Но эти мечтатели никогда не переходят к действиям. Они даже не способны познакомиться с девушкой так, как им пригрезилось и примечталось. У них все происходит в виртуальном пространстве воображения, там и только там, никогда не пересекаясь с реальным миром…

Ну, и последний аргумент, на этот раз чисто физический. Это только в теории мужчине легко справиться с женщиной. На самом деле смотря какой мужчина да смотря с какой женщиной. Хилый Кеша был едва выше Яны – то есть он не мог взять массой. Он мог взять хитрым приемом (если владеет), но все эти приемы хороши для твердой поверхности. А убийца должен был подплыть к Яне либо на другой лодке, либо вплавь, затем каким-то образом стащить девушку в воду…

И не забудем, что в этот день начал сгущаться нередкий в здешних местах туман. Задача сориентироваться на местности и по времени, подстеречь Яну, а затем ловко ее утопить, представлялась почти джеймсбондовской. А Кеша никак не тянул на агента 007.

Иными словами, Иннокентий куда лучше вписывался на стульчик у компьютера, чем в дикие просторы Московского моря.

«Иннокентий» – надо же, как забавно, ведь его имя означает «невиновный»…

Отметя Кешу, детектив тем самым обрек себя на страшные муки: у него не осталось больше ни одного подозреваемого. Нет, он не забыл, что «в решете» у него застряли еще братцы, – но чтоб они, бизнесмены, не проверили, наследует ли Яна? Кис подобное полностью исключал. Любой опытный бизнесмен уже сам почти юрист. И первым вопросом при мысли об устранении Карачаева для них стало бы официальное удочерение Яны. Узнав же, что она не удочерена, они немедленно теряют мотив для ее устранения.

Это, конечно, следовало подтвердить, но Кис был абсолютно уверен в собственной правоте. Вяло, без всякого энтузиазма, он набрал номер их офиса. Трубку взял Блинков.

– Кто наследует после Афанасия, вам известно?

– Конечно. Его племянник Иннокентий.

– А дочь как же?

– Так Афоня не оформил свое отцовство!

Вот и все. Им незачем было устранять Яну. Кис даже не испытал никакой радости от своей правоты. Он остался без подозреваемого. Неужто он ошибся и обе смерти не связаны между собой?

М-да… Ну и дельце…

Но, несмотря на фиаско, Кис упрямо связывал обе смерти между собой. Помимо того, что и отец, и дочь погибли в такой день, в который их заведомо никто не мог искать, – помимо этого, обе смерти выглядели как несчастный случай: Карачаев сам умер, Яна сама утонула. И интуиция упорно гундосила, что это неспроста.