Мертвые воды Московского моря - Татьяна Гармаш-Роффе

Кис отогнал от себя жутковатое ощущение и приступил к делу. Поскольку ключик имелся на связке Яны, логично было предположить, что и открывал он нечто, находящееся в ее комнате. Перерыв шкаф, он довольно быстро нашел ларец из слоновой кости, оправленный серебром (наверняка индийской работы), которому ключик был родной. Но, к огромному разочарованию детектива, ларец был абсолютно пуст – все его три «этажа» из красного бархата, снимавшиеся один за другим.

По всем приметам, ларец предназначался для хранения украшений. Драгоценных украшений, учитывая замок. Кроме того, при желании туда можно было положить что-то плоское. Например, не слишком толстую пачку денег… Или письмо… Или банковскую карточку…

Карточка, черт! А ведь у Яны наверняка тоже водилась карточка! И где она?

Обыск, проведенный самым тщательным образом, не дал никакого улова. Если карточка у Яны и водилась, то пребывала она отнюдь не дома.

Это вызывало вопросы, и с ними следовало срочно разобраться. Как – Алексей пока не представлял. Средства для такого поиска имеются у милиции, а не у частного детектива, но милиция не хотела и слышать о Яне: «нет тела – нет и дела».

Ну да ладно, этот вопрос он как-нибудь утрясет – задействует хотя бы свои связи с Петровкой. Но в данный момент воображение детектива куда больше интриговал вопрос: были ли драгоценности в ларчике Яны? И если да, то зачем Яна забрала их с собой на острова, на дикий палаточный отдых? Чай, не Канны – перед кем выпендриваться?!

Или там было нечто иное, но ценное?

И, главное, куда все это делось?! Ничего ценного в вещах Яны, выловленных в семье Вальковых, не обнаружилось.

Ну что ж, придется ему сделать два звонка: один на Петровку, давнему дружбану Сереге с просьбой о помощи в поисках кредитной карточки Яны, а другой – в областное отделение, занимавшееся поисками тела утопшей Яны, с просьбой прижучить семью Вальковых.

С этой практической мыслью Кис привычно достал свой мобильный, но обнаружил, что батарейка села: забыл подзарядить. Чертыхнувшись, детектив направился к телефону Карачаева, задаваясь вопросом, не отключен ли он.

Нет, телефон не был отключен. Видимо, аккуратный Афанасий Павлович, собираясь в отпуск, заплатил за него вперед. Но сюрприз состоял не в том, что телефон работал. Сюрприз заключался в том, что на автоответчике обнаружились четыре сообщения. Кто мог их оставить? Кто еще не знал – за прошедшие пять недель, – что Карачаев умер?

Первое сообщение оставлено шесть дней назад. Кис включил кнопку прослушивания.

– Афаназий, я жду твоего звонка… Куда ты пропал?

Голос женский, хрипловатый, приятный. Интонация несколько замедленная. Странное «з» в имени «Афанасий». Входящий номер не зафиксировался.

Второе сообщение – четыре дня назад. Голос тот же:

– Меня беспокоит твое молчание… Надеюсь, что ты благополучно вернулся с Мальдивов… Позвони мне!

Третье и четвертое принадлежали тому же волнующему голосу, в котором от сообщения к сообщению нарастала паника.

Кто это мог быть? Что за женщина, столь хорошо осведомленная о планах Карачаева, требует от него звонка?

Это вносило коррективы в намерения детектива: первым делом он позвонил Ляле и попросил ее подъехать в квартиру Карачаева. Ляля обещала через час, и детектив принялся названивать, как собирался, на Петровку и в областное отделение.

Закончив переговоры, он посмотрел на часы: до приезда Ляли оставалось еще сорок минут. Кис решил посвятить их изучению семейных фотографий в надежде, что хоть одна из них выдаст интимный секрет Афанасия Карачаева…

Фотографий последнего водилось крайне мало. Зато уйма снимков, на которых позировала Яна. Как все хорошенькие женщины, она явно любовалась собой. Наверное, не осталось в ее гардеробе ни одной вещи, в которой не сфотографировалась бы девушка: и в купальнике, и в белье, и в ночной сорочке, и в смешной кокетливой пижамке, и в таком платье, и в сяком, и в брючках, шортах, майках, пиджаках…

На снимках же, запечатлевших ее отца, женщины возникали только в общих компаниях. Банкеты, приемы – все официально. На одной Кис обнаружил братцев, Афанасия и молодую женщину, улыбавшуюся большим ртом так, словно она собиралась заглотнуть объектив фотоаппарата вместе с фотографом. Секретарша, надо думать… Уж не ее ли голос остался на автоответчике? Мало ли что братцы считают их отношения с Карачаевым законченными, – Афанасий мог их законспирировать!

Он сунул фотографию в нагрудный карман, и как раз вовремя: раздался звонок в дверь. Приехала Ляля.

– Возможно, вы его узнаете, – вел ее Алексей к автоответчику. – Прослушайте все четыре сообщения сначала, а потом скажете мне, слышали ли вы когда-нибудь этот голос.

Однако, к большому разочарованию детектива, Ляля голос не узнала.

– На ваш взгляд, какого примерно возраста эта женщина? – Кис пытался извлечь хоть какой-нибудь толк из Лялиного приезда.

– По таким хриплым голосам трудно судить… Лет тридцать, я бы сказала. Но не поручусь.

Ляля погрустнела, и Алексей понимал: она все еще любила Афанасия. Умная женщина, она прекрасно отдавала себе отчет в том, что своим уходом три года назад дала Карачаеву полную свободу, и ни на что не претендовала. Что не избавляло ее, конечно, ни от запоздалой ревности, ни от печали.

«Лет тридцать». Секретарша на фотографии выглядела примерно на этот возраст.

– Хотя… – вдруг заговорила Ляля. – Вы не обратили внимания? У нее легкий говор какой-то… Включите еще раз, пожалуйста.

Они вслушивались внимательно оба. Действительно, интонация речи была несколько непривычной для московского уха, хотя сам выговор был правильным. Кис с Лялей переглянулись.

– Не могу угадать, – помотала головой Ляля.

– Мне тоже ни о чем не говорит, – согласился детектив.

– А это важно, Алексей?

– Не знаю. Найти бы ее – вот тогда бы и стало ясно, важно или нет…

Вернувшись, Алексей с удовлетворением обнаружил дома Ванюшку, которому вручил ключи от карачаевской квартиры и цифровой диктофон, наказав незамедлительно переписать все сообщения с автоответчика.

День заканчивался, оставляя тяжелое послевкусие неудачи. Неуютное это было дело – в нем детектив наобум совался в каждое подобие двери и, больно стукнувшись, обнаруживал, что дверь-то была, как в детской сказке, нарисованной, а за ней находилась каменная кладка, об которую он только набивал шишки на своем сыщицком самолюбии.

Ему срочно требовалась хорошая доза релаксации в виде общества Александры, и посему он, послав к черту компьютер с его рабочими файлами, с его синим мертвым мерцанием, отправился к Александре. Она ждала его у себя с ужином, с теплом, с легким смехом, с завитками каштановых волос на гибкой шее, с красным вином при свече, с нежными пальцами и чувственными губами – с любовью, с любовью, с любовью.