Мертвые воды Московского моря - Татьяна Гармаш-Роффе

Она задумалась. Алексей ей не мешал.

– Вот что, Алексей Андреевич… Я не собираюсь бить себя в грудь и уверять вас, что я Яну любила. Я ее ненавидела. И Карачаеву не простила, что маму и меня бросил, как дырявые носки… Мы же люди, разве можно так с нами? Мама его любила… С того света почти вытащила! И я его любила, дуреха маленькая… Он плохо с нами обошелся, очень плохо! И виной тому Янка, гадина, кукушонок мерзкий… Но он, он тоже виноват! Он же взрослый дядя был! Мог и своими мозгами думать, а не идти на поводу у своей дочечки-сучечки! Так что эта тварь, Янка, сама по себе, а он сам по себе. С обоих спрос равный! Но – НО! – если вы думаете, что я или мы всей компанией замешаны в их смерти, то вы ошибаетесь! Мстить им спустя три года? Это психбольным надо быть!

– А предположим, Марина, что дело не в мести… Предположим, Кеша рассчитывал на наследство. И обещал с вами поделиться, если вы поможете ему устранить Афанасия Павловича и его дочь, которую Кеша полагал наследницей…

– В квартире Афанасия я три года не была, с тех пор как мама с ним рассталась! И ключей у меня от его квартиры нет! – повысила Марина голос.

– А вам и не надо, – миролюбиво ответил Алексей, – они имелись у Кеши. Он, допустим, дяде инсулин сам подменил. А вы сбросили Яну в воду. Вы ведь отлично плаваете… Как вам такая мысль?

– У меня на день, когда она утонула, есть алиби! Спросите у мамы – я весь вечер была дома!

Как же, как же, неужто бирюзовая мама Ляля не подтвердит алиби дочки? Теперь Алексею стали понятны задним числом ее паузы в недавнем разговоре… Ляля сама боялась за дочь, вот оно что! Но подтвердить алиби Марины – подтвердит, конечно, кто бы сомневался…

– А откуда вы знаете, в какой день утонула Яна?

– Мама сказала! Вы же ей сами все рассказали!

– Марина, вы верите в интуицию?

– Нет!

– Вот и я тоже не слишком… Она ветрена, как девушка. Она мне, к примеру, нашептывает сейчас, что вы слишком интеллектуальны, чтобы мстить. И что вы слишком негибки, чтобы виртуозно врать сейчас, тем более с ходу. Но я в данный момент с интуицией в разводе и верить ей не могу. Так что давайте поступим следующим образом: вы сами найдете себе алиби понадежнее, чем свидетельство вашей мамы. Например, вы выходили гулять с собачкой, и вас видели соседи…

– У нас нет собачки!

– Я в курсе, – спокойно ответил детектив, который намеренно выводил Марину из себя, словно хотел увидеть ее с изнанки. – Это только к примеру. Или вот еще: соседи. Может, вы к кому за солью заходили? Или с подружкой болтали по телефону? Или паслись на каком-нибудь чате… Там время фиксируется, вы это знаете? Оно могло бы стать вашим алиби…

Марина вдруг залилась краской до корней волос. Она отвернула голову от детектива, но даже ухо ее горело, – как жгучая тайна, нечаянно подсмотренная чужим осуждающим глазом. Интернетный роман? Почему бы и нет – для такой трудной девочки, как Марина, виртуал, с его анонимностью, мог стать тем пространством, в котором она совсем иная… Легкая, смешливая, откровенная… В виртуале нет комплексов – вернее, их легко спрятать… А может быть, даже и избавиться от них?

Хм, виртуальное общение как психотерапия – чем не тема для диссертации? Где вы, психологи и психиатры, скорее сюда! Я дарю вам тему для блестящего диссера, осталось только наскрести материал и оформить его несколькими умными фразами! Даже библиография вас не напряжет, нет ее по этому вопросу пока, – так что вспахивайте целину, ее завоюет первый из вас!

– Я играла… – проговорила Марина. – В сетке. С Кешей. Это стратегическая игра, мы любим такие…

Интересно, могла ли Марина успеть сговориться на этот счет с Кешей до его ареста?

– В вашем компьютере остались следы? Дата и время записи сохраненных файлов?

– Нет. В Интернете не записывается.

– Значит, и алиби нет. Марина, давайте не будем валять дурака. Вы же понимаете, что я заметил, как вы покраснели. И вы же понимаете, что я понимаю, что не из-за стратегической игры. Я ни о чем не спрашиваю – поверьте, мне не нужны ваши секреты. Мне ваше алиби нужно. Посему повторяю: поищите в вашем компьютере то, что может доказать ваше присутствие дома в тот понедельник, когда утонула Яна. Причем во второй половине дня. Когда и если найдете, позвоните мне. Этим вы поможете и мне, и себе. Я приду, увижу, что вы сидели в чате в интересующее меня время, и забуду о вас. Все.

Дома Алексея ждал сюрприз. Под его дверью толокся незнакомый молодой человек – невысокий русый парнишка с тонким девичьим румянцем и ясными глазами, который, завидев детектива, направлявшегося, вне всякого сомнения, к этой самой двери, сразу же нервно заговорил:

– Вы Кисанов Алексей Андреевич? Я Юра, Юрий Нечаев, вы мне звонили, помните?!

Кис отпер дверь, жестом пригласил Юру в квартиру, провел его в кабинет и указал на кресло для посетителей.

– Чем могу быть полезен, Юра?

– Мне Никита звонил… Яна утонула… Это правда?!

– С высокой вероятностью, да. Хотя было бы некорректно это утверждать, пока не найдено тело.

Алексей кратко описал сделанные находки: от Яниной моторки до опознанных остатками компашки двух вещей, выловленных водолазами.

– Они ее ненавидели!..

Парня трясло. Он побелел, его челюсти сжались, что выглядело неожиданно и странно на его нежном, почти девичьем лице.

– Я… Только послушайте меня, только поверьте: Яна не могла утонуть! Она отлично плавала! Она бы выплыла! Это они, они!

– Кто «они», Юра?

– Они все! Ее никто не понимал, кроме меня… Она такая ранимая, она выше их всех, она просто не умеет жить в этом жестоком мире… Она, она…

Он заскрипел зубами – громко и отчетливо, на весь кабинет. Похоже, что парнишка едва сдерживал слезы.

Алексею стало его жалко. Из всех рассказов о Яне, из разрозненных реакций и мимолетных выражений лиц он уже сложил впечатление о дочери Карачаева: она была тем, что кратко называется «стервой». Словечко неоднозначное, обладающее для иных притягательностью, но для Киса оно означало в первую очередь одноклеточный эгоизм.

Составляя собственное мнение, Алексей уже давно доверял куда больше оценкам женщин, чем мужчин. Это раньше, во времена работы опером, он был убежден: бабы в большинстве своем завистливы и рады вывалять соперницу в грязи.

Не то чтоб он изменил данное мнение глобально, нет. Но научился, во-первых, отличать завистливых баб от независтливых, – а стало быть, отличать «поливание грязью» от более-менее объективной отрицательной оценки. Во-вторых, даже за субъективными оценками завистливых Кис научился без труда вылавливать определенную информацию к размышлению. Болезненное самолюбие последних служило превосходной лакмусовой бумажкой, моментально диагностирующей обидное для этого самолюбия поведение соперницы, что давало детективу немалую пищу для анализа.