Единственная для невольника - Татьяна Новикова

— Извините, хозяйка.

— Глупости…

Мне нравилась близость его тела, и вся дурость сегодняшнего поступка вновь заискрила по венам, отдалась истомой в солнечном сплетении. Мне вспомнились и сильные руки на талии, и голодный взгляд.

Осторожно, боясь спугнуть, я накрыла ладонь Стьена своею. Он не шелохнулся, лишь замер, будто бы окаменев.

Повернулась вполоборота. Лицом к и лицу. Его губы так близко, и они так соблазнительны. Мне хочется очерчивать острые скулы кончиками пальцев. Улавливать его дыхание. Слушать биение сердца.

Он красивый. Не массивный, но и не тощий (уже не такой истощенный, как в первые дни). Какой-то правильный. Ладный.

Мои пальцы пробежали по руке и легли на плечо. Стьен не двигался. Кажется, ему возможная близость не пришлась по вкусу.

— Хозяйка, не надо…

— Почему? — хриплым голосом вопросила я.

Пусть он скажет, что ему неприятно. Что для него нет мучительнее пытки, чем вновь стать постельным рабом (хотя о постели даже речи не идет!)

Ведь сейчас я поступаю как обычная госпожа, которая собралась воспользоваться человеком во имя собственной прихоти.

Но слова, которые сорвались с его языка, были гораздо страшнее.

— Не надо, прошу вас. Вы хорошая, лучше всех хозяев, что были у меня. Особенная. Я боюсь привязаться к вам. Боюсь, что вы уйдете вместе с Севером и оставите меня здесь. Я… не смогу жить, если запомню вас… так близко…

Между тем, он сам приблизился ко мне, вдыхая аромат моих волос, а голос его всё сильнее мутнел.

Кажется, он умолял меня остановиться, потому что сам уже не мог. Запретная черта была им пересечена, и оставалось надеяться на мою благоразумность.

Боги. Как он метнулся к тому магу! Ни секунды сомнения, ни единой капли боязни за свою шкуру. Только теперь я поняла: он защищал меня, потому что хотел этого.

Потому что дорожил мною…

— Во-первых, пока мы наедине, прекрати называть меня хозяйкой. Ладно? Мы же оба понимаем, что испытываем нечто большее, чем отношения хозяин-раб. Да?

— Да, — согласился, не задумавшись, вжавшись носом мне в шею.

По позвоночнику прокатились мурашки.

— Во-вторых, у нас есть две недели до инициации. Мы можем отдохнуть. Забыться. Ты согласен? А потом, даже если ты не станешь моим хранителем, клянусь, я найду способ взять тебя с собой или стереть тебе память. Есть специальные зелья. Я не позволю тебе мучиться.

Так будет правильно. Если он боится привязанности, я непременно дарую ему забытье. Пусть его хозяйка и эгоистичная дрянь, которую колотит от желания сблизиться, но она не сволочь.

— Спасибо… — прошептал он и хотел добавить что-то ещё, но я накрыла его губы своими.

Он с такой жадностью ответил на поцелуй, словно пленник темницы, которому впервые за несколько дней дали напиться воды. Его ладони осторожно притянули меня к себе.

Горячий. Жаждущий. Отзывчивый.

Мы целовались неистово, до озноба, до дрожи. Я никогда не испытывала ничего подобного и не знала, как правильно себя вести. Стьен направлял меня сам. Касанием, жестами, взглядами.

Я не была готова к чему-то большему, но и обычный поцелуй вывел меня из состояния равновесия.

Понимаю, что для него это — обычное дело.

Но слова, произнесенные Стьеном в момент слабости. И отчаяние, с которым он вырвал их из себя.

Бесы!

Кажется, я пропала…

* * *

Раньше Стьен не догадывался, каково это — вожделеть кого-то. По-настоящему. До судорог в костях от невозможности приблизиться. Прикоснуться. Перейти границу. До презрения к самому себе, слабому и бесполезному подобию человека.

Ведь хозяйка никогда не увидит в нем мужчину.

Так он думал.

Поэтому, когда все мыслимые и немыслимые запреты были ею нарушены, его потянула за собой лавина из наслаждения и дикого ужаса.

Зачем в его никчемной жизни появилась она? Почему пробудила в нем человека?

В нем что-то оживало. В его черством, испещренном шрамами сердце что-то екало от присутствия этой девушки, от звучания её голоса.

Стьена многому обучали — учителя были хорошими и плохими, заботливыми и озлобленными. Он умел переступать через себя и боль, чтобы дарить удовольствие.

Только вот чувствам его не учили. Как-то не приходилось беспокоиться о такой глупости. Разве может раб в здравом уме заинтересоваться хозяином? Сама мысль недопустима.

Так зачем ему чувствовать?

Но она нагрянула и смела собой всё, что выстраивалось долгие годы невольничества. Всю ненависть к господам. Всю неприязнь к магам. Всё, что было вбито в Стьена с каждым новым ударом плети.

«Никогда никого не любить. Никогда никому не верить. Никогда никому не открываться», — негласный кодекс любого раба был забыт, стоило испить сладости губ Алисы.

Неужели это возможно?

Он ведь делал столько всего — запретного, недозволенного, стыдного, — но никогда не думал, что обычный поцелуй способен вывести из себя. В нем было больше, чем в любой другой ласке. Особое единение душ. Иной вид страсти.

Вся невинность этой девушки расцветала с тем, как неистово отдавалась она чувству. Без похоти или грязи, без жеманства. В глазах Алисы затаился страх: она сама боялась своих эмоций.

Но ведь Стьен помнил, как хозяйка отреагировала в прошлый раз, когда он приблизился к ней. Негодованием. Ужасом. Почему раньше она не рассматривала его в качестве мужчины, а теперь передумала?..

Как же разобраться?!

А ещё хозяйка — нет, отныне только Алиса — дала ему шанс. Пообещала эти две недели наедине друг с другом.

Теперь он знал, что не позволит себе сдаться и будет сражаться до последней капли крови. Ради неё.

Она сделала его слабым, разрушив броню и оголив истинные помыслы.

Но эта слабость даровала ему истинную силу, ведь не может быть сильным тот человек, которому не за что бороться. Отныне у Стьена появилась цель. Надежда. Вера в то, что следующий день принесет не только разочарование, но и радость.

Он должен стать хранителем, должен пройти инициацию вместе с Алисой.

Иначе она сотрет ему память, и Стьен навсегда забудет, что такое — быть рядом с девушкой, одна близость к которой дарит тебе невероятное удовольствие.

Никогда больше он не будет мягкотелым нытиком. Никогда больше не проявит свою рабскую натуру на арене. Пока его пальцам дозволено изучать её кожу, он должен оставаться сильным.

Вскоре Алиса задремала, опустив голову ему на плечо. Смешная, хрупкая точно драгоценная статуэтка. Стьен аккуратно, боясь нарушить чуткий сон, понес её в спальню. Когда он выходил из библиотеки, за его спиной прощально шелестели страницы книг, вставая на свои места.