Хроники несчастных - Дмитрий Галабир

плетью по свежим ранам… От этой мысли у меня отнимаются и ноги, и язык, снова начинает ныть спина.

Готов умереть, только бы оказаться подальше отсюда. Смерть – это же еще один способ освободиться, правда?

Но нет, нельзя уступать. Кто я в конце концов – мужчина или тряпка?

Рука невольно опускается между ног, но я осаживаю сам себя и встряхиваю головой.

Это мерзко и ужасно. Вместо того, чтобы идти у этих сумасшедших на поводу, мы должны показать им, кто здесь бесстрашный и по-настоящему сильный. Рано сдаваться.

Аасма пришла спустя час. Закрыв согласно неизменному ритуалу дверь и повесив ключи на стену, встает посередине подвала.

– Ну что за бардак!? – возмущается она, глядя на пустую банку в моих руках. – Ты ведь даже не попробовал! Так вам хочется жить, значит!

– Я пробовал, – говорю. – Но ничего не получилось. Нужно… настоящее женское тело, понимаете?

– Придется наказать тебя, упрямец. Ты совсем меня не слышишь!

– Это ты нас не слышишь! – взрываюсь я. – Тебе нужен этот ребенок? Так дай нам сделать всё по-человечески и через девять месяцев он у тебя появится!

– Нет, – твердо отвечает Аасма. – Я устала. Придется снова проучить тебя. – Голос её от негодования становится тонким, звонким. – Посмотрим, как ты запоешь!

Вернувшись к порогу, она открывает дверь и зовет во весь голос Августа.

Аня закрывает уши, вдавливаясь в матрас, кричит протяжно, а затем внезапно произносит фразу, о которую разбиваются все мои надежды на спасение. Свет, забрезживший в конце тоннеля, рассеивается окончательно и я снова проваливаюсь во мрак.

– Я беременна, – говорит она.

Аасма не слышит её и всё зовёт своего Августа.

– Я беременна! – громко повторяет Аня.

– Что? – Аасма оборачивается. – Что ты сказала?

– Я беременна.

– Это шутка?

Встрепенувшись, Аасма подбоченилась и уставилась на Аню. Глаза у неё заблестели, забегали.

– Нет, не шутка, – опустошенно произносит Аня. – Я беременна.

– Вранье! Не вешайте мне лапшу на уши! – трясется от злости Аасма. – Что вы мне тут опять удумали? Одурачить меня решили?

– Это правда, – шепчет Аня и по её щекам скатываются слёзы.

Аасму охватывают и паника, и волнение.

– Если это правда, почему ты сразу мне не сказала? – Аасма щурится, поджав губы.

– Оставь меня в покое, – просит Аня. – Что тебе еще от меня надо?

– Где тогда твой живот?

– Срок еще маленький.

– Какой?

У Аасмы начинают трястись руки. Такой взбудораженной я ее еще не видел.

– Чуть больше месяца.

– Ты уверена?

– Да уверена, уверена! – кричит Аня. – Отстань, прошу тебя, отстань от меня!

– Месяц! Целый месяц сроку, а вы молчали! – причитает Аасма. – Планировали обдурить меня, что-то задумали…

В голосе её слышатся торжество, радость, смешанная с восторгом, беспокойство, тревога. Ей определенно невдомек, как реагировать на столь долгожданное и неожиданное известие, поэтому эмоции и оказываются неподвластны контролю.

– Это же чудесно, милая! – после долгих и напряженных раздумий восклицает она. – Чудесно, если правда. Вы ведь не обманываете Аасму? А то мне уже трудно вам верить, дорогие мои. Скажи, ну скажи, что ты не лжешь…

– Не лжет, – отвечаю я вместо Ани.

– Вот так новость… – мечтательно произносит Аасма. – Я рада, милая. Как же я рада…

Она прижимает ладони к щекам и пританцовывая, смещается в сторону окна. Встав у стены, восхищённо смотрит на нас, бегая глазками, а потом начинает напевать странную неизвестную мне мелодию.

– Ля-ля-ля, ля-ля-ля… Если это ложь, я буду очень строгой. Подумайте хорошо. Вы еще можете забрать свои слова обратно.

– Послушай, если Август снова появится здесь и вы станете опять избивать нас, – наседает Аня, – клянусь Богом, никакого ребенка вам не видать. Уж поверь мне, я придумаю как от него избавиться – убью или его или себя. Ты меня плохо знаешь.

– Ты мне скажи, правда ли это всё? Точно правда?

– Правда! – орет Аня. – Ты что оглохла?

– Перестань, милая, – просит Аасма. – Не порть нам праздник, ладно?

Сцепив руки замком, всё не может наглядеться на нас. Новость ей, определенно, пришлась по душе. Еще бы.

– Расскажу Августу, обрадую его! – делится она своими планами. – Однако меня сильно расстраивает, что вы не сказали об этом сразу. Обманывали нас. Хотели сбежать… Эх вы…

– Чего ты ждала? – спрашиваю. – Безоговорочного повиновения?

– Да, – отвечает Аасма. – Разве это так сложно?

Она поднимается и направляется к двери. У порога оборачивается и говорит:

– Если ты правда беременна, Аня, никакого наказания за ваш обман не последует. Все будут рады и довольны. Но не дай Бог вы снова вздумали заморочить мне голову. Гнев наш с Августом будет безжалостней, чем кара Божья в судный день.

С этими словами она уходит, громко хлопнув дверью и закрыв нас, конечно, на замок.

– Зачем ты призналась? – спрашиваю я, всё больше покрываясь потом.

Глупый вопрос. Ответ на него ясен как день.

Аня и не собирается отвечать. Знает, что я знаю.

Она пошла на это ради меня.

– Твой «гениальный» план провалился, – разочарованно констатирует она, пряча лицо за широкой и плотной прядью мокрых скомканных волос. – Придумай новый. Времени у тебя вагон.

Часть вторая

Слепая любовь

Глава 9

В тот день всё шло как обычно: мать возилась в саду с цветами, я гоняла Абура по двору, разбрасывая палки, а отец возился с Акварелью около сарая – готовился к предстоящей охоте.

Умаявшись с Абуром, я села на лавку. Хотела помочь отцу, но он к тому времени уже закончил. Почистил ружье, собрал поклажу. Оставалось оформить седло, загнать телегу, снятую с Акварели, обратно в сарай, и в контрольный раз проверить снаряжение.

Сама охота для него не являлась целью разжиться мясом или шкурой. Это было второстепенно. Отец воспринимал жизнь как приключение, большой и сложный вызов. Возможно, в нем говорила кровь кочевника или характер такой достался, не знаю. Он любил всей душой свободу, ни от чего не зависел, всегда пребывал в движении. Это и тянуло его в горы, дикие и неизведанные места, которые он раз за разом покорял и изучал.

Возвращаясь с охоты или долгого изнуряющего перегона, папа всегда неизменно приносил с собой и хорошую добычу, и захватывающие истории о своих приключениях. Открыв рот, не сводя глаз с его уставшего, загорелого, покрытого морщинами лица и сильных, крепких рук, вытянутых пальцев с толстыми как панцирь черепахи ногтями, я с удовольствием представляла себе всё, о чем он рассказывал. Эти истории захватывали меня и, засыпая иногда под его мягкий говор, я четко и красочно видела все эти места во сне.

Хотела насладиться их красотой