Хроники несчастных - Дмитрий Галабир

меняется нисколько. Сгоряча мне даже кажется, что она умерла. Я зову её – не могу больше выносить этой гнетущей тишины и нарастающей паники.

Отзывается Аня не сразу. Нерасторопно открывает глаза и я понимаю, что она даже не спала. От сердца отлегает. Просто лежала, оказывается, сомкнув веки.

Смотрит на меня с претензией, мол, что тебе нужно, почему ты не можешь оставить меня в покое?

– Аня, возьми себя в руки, – требую я. – Забудь обо всём, о Полине, о наших с тобой отношениях и всех обидах. Всё это можно решить позже.

– Больше нечего решать, – с безразличием говорит Аня. – Я уже сказала.

– Хорошо, хорошо, – соглашаюсь я нервозно. – Но в тебе мой ребенок. Не забывай об этом, ладно?

– Твой ребенок? Смешно! Разве он волнует тебя? Не строй из себя заботливого папашу и любящего мужа, ладно? Уже поздно.

– Не неси чепухи, – раздосадовано выпаливаю я. – Я имею на него такое же право как и ты! Мы оба его родители!

– Что случилось, Руслан? – искренне удивляется Аня.

Поднявшись, она садится у стены и пристально смотрит мне в глаза. Стремится говорить злорадно, ехидно, но страх и отчаяние пересиливают.

– В тебе проснулась ответственность?

– Не иронизируй, Анечка. Если ты хочешь выйти отсюда, нам придется объединиться.

Нога, закованная в колодку, уже не так сильно зудит, спину жжёт меньше. Не пойму, правда ли я свыкаюсь с обстановкой, но оптимизма во мне определенно прибавилось.

Мы можем одержать победу в этой схватке.

– Что ты думаешь насчет ее условия? – спрашиваю я.

Аня с презрением поджимает губы и тяжело вздыхает, а я чувствую себя маленьким, обнаженным, униженным дурачком.

– А как ты сам думаешь? – возмущенно спрашивает она. – Это ужас, абсурд… Ни за что на свете!

Выпучивает глаза, облизывает иссохшие губы, беспрестанно сжимая и разжимая руками ступни. Лицо её краснеет, скулы напрягаются.

– Я думаю, у нас есть шанс, – говорю. – Ещё не все потеряно.

Аня разочарованно ухмыляется.

– Господи, ты правда думаешь, что она оставит нас в живых? Ты веришь ей?

– Я считаю, что вера – это последнее, что у нас осталось. И я не сомневаюсь в том, что со мной… с нами все будет хорошо. Мы будем жить.

– Я не отдам ребенка, – Аня прикрывает лицо ладонями. – Костьми лягу, но не отдам.

– Аня, об этом нет и речи. Ты родишь его под присмотром врачей в хорошей частной клинике – всё как полагается. Но для этого нам нужно выбраться отсюда.

Говорю тихо, чтобы эта больная нас не услышала, ведь иначе весь план коту под хвост.

– Мы тут на привязи, а ты в положении, понимаешь? – я хочу отрезвить Аню, вырвать её из тлена отчаяния. – Мы должны действовать умнее, разве не ты мне об этом говорила?

– И?

– Что, если нас не найдут до того, как у тебя начнет появляться живот? У тебя не останется другого варианта, кроме как рожать именно здесь. Тебе придется!

Все Анины слова для меня не более чем глупая демонстрация характера. Неужели нельзя действовать по-взрослому? Выслушать меня, взвесить всё. Разве я многого прошу?

– Я спрашиваю еще раз – что ты предлагаешь? У тебя есть варианты? – Аня говорит надменно, отрешенно, давая понять, что все мои слова – бред.

– Если мы не согласимся, она прикажет этому уроду убить нас и будет искать новых жертв, верно? Но сама она этого не хочет. Наш ребенок нужен ей. И нужен как можно быстрее!

Аня по всей видимости еще не понимает, к чему я клоню.

– Иначе ей придется пойти на крайние меры, чтобы заставить нас выполнить то, что ей нужно. – продолжаю я. – Самые крайние.

– Она убьет нас, – обреченно произносит Аня, поглаживая живот. – Мне еще рано умирать. И ему тоже…

– Мы должны держать себя в руках, Аня! Слышишь?

– Держать себя в руках? – голос её нисходит до писка. – Так почему же ты раньше не взял себя в руки? Почему позволил случиться всем этим событиям?

– Мне напомнить тебе из-за кого мы попали в этот подвал?

Я опешил от такой наглости. И настроение у нее меняется слишком быстро. То она пытается сопереживать мне, жалеет, то уверяет, что мы должны слушаться этих уродов, а теперь наезжает, утверждая, что это я во всем виноват!

Нужно немедленно прояснить ситуацию.

– Неужели ты серьезно думаешь, что я сбежал? И что я виноват во всём? Я отвлекал этого урода! Дал тебе возможность скрыться, спрятаться, а ты… – спину хватает и я на время замолкаю, дожидаясь, пока отпустит.

– Хотела, чтобы ты выспался, отдохнул от долгой дороги… Ты сильно устал тогда, поэтому я и села за руль, ведь мы всё ещё… – она опускает взгляд. – Ладно, проехали.

На последних словах голос её задрожал и она вновь зарыдала.

– Не надо искать виноватых, Аня. Нам нужно думать о спасении. Цепи и замки прочные – их не сломать, не раскрыть – ты сама видишь. Поэтому нам необходимо действовать тоньше, пойми. Да ты сама мне об этом говорила!

– И что? – взмаливается она. – Что мы можем?

– В первую очередь нужно успокоиться. – Я говорю осмысленно, четко, но в этом подвале что ни скажи, всё звучит как во сне. – Если мы согласимся на её безумные условия, у нас будет время, чтобы попробовать обмануть их и уйти отсюда.

– Как?

Глаза её опухли и покраснели, синяк на лице почернел. Мне почему-то искренне становится её жаль.

Она настрадалась. Намучилась. Помоги ей.

– Эта баба не должна узнать, что ты беременна, – предупреждаю я.

– Почему?

– Если ты не беременна, то нам нужно будет как-то зачать этого ребенка, так? Получается, одного из нас она снимет с цепи, а значит, у тебя или у меня появится больше свободы и мы… сможем что-то предпринять, – с каждым словом я всё больше проникаюсь уверенностью в задуманном мной предприятии, способным действительно стать нашим ключом к спасению.

Убедить бы Аню в том, что мы должны как минимум попробовать.

– Кто дает гарантии, что у нас все получится сразу? Это ж такое дело… Мы будем тянуть время, говорить, что прикладываем все возможные усилия, но ничего не выходит. И стараться использовать свою свободу в своих интересах. Как она будет проверять беременность? У нее же нет этих тестеров? Больше, чем уверен, она и не слышала о них никогда, деревенщина. Эта психопатка будет судить о начале твоей беременности по месячным, а потом контролировать всё визуально – по росту живота. А это целый месяц в нашем распоряжении! До тех пор, пока у тебя не закончатся условные месячные. Месяц,